Марк продолжает зажимать мое лицо ладонью, второй давить на поясницу, буквально вдавливает в себя, а уха касается ментоловое дыхание.

— Просто «спасибо» меня не устроит, — говорит он, и меня парализует гнев.

— Собираешься меня трахнуть за помощь? — отпихиваю его, но он со смешком ловит меня назад, окольцовывает руками и гортанно смеется в ухо.

— Даша, у тебя проблемы с недотрахом. Я ведь даже не думал о сексе…Хотя, если хочешь, — упирается он в меня стояком, и между ног растекается лава.

Я захлопываю рот и понимаю, что снова оказалась в неудобном положении. Но и верить ему не могу. Только не ему.

— А что же?

— Мне нужен твой совет, — пожимает он плечами, делает поворот и снова трется. И все, что мне надо прямо сейчас — это избавиться от, оказавшимся слишком тесным, платья. — Всего лишь совет.

— Когда? — хмурюсь я, и странное ощущение сдавливает горло, словно разочарование. Боже, да я ведь весь день хотела услышать, как он за помощь попросит мое тело. Репетировала, что скажу ему, как откажу в самой грубой форме. Столько раз проговаривала: «я тебя не хочу», а теперь, оказывается, я и не нужна ему. Ему совет мой нужен.

— Сейчас, — кивает он на выход, и мне хочется расплакаться. Наверное, хочет спросить, в какой цвет покрасить стены или какое меню использовать в клубе.

Марк уже тащит меня на выход, а я быстро перебираю ногами, оставляя за спиной танцующих и погружаясь в царство тишины и запахов краски.

— Так, кем ты здесь работаешь? — спрашиваю, пока он ведет меня по лабиринтам коридоров, пока я погружаюсь в омут ностальгии и того, как однажды Марк меня затащил в одну из комнат. И именно в нее же тащит сейчас.

Кажется, где-то подвох, но я поздно очухалась.

Он уже втаскивает меня в комнату без окон. Ту самую, где я почти ему отдалась. И здесь почти ничего не изменилось. Разве что стоит новый диван, тумбочка и маленький холодильник.

Он здесь живет, догадываюсь я и вздрагиваю, когда дверь хлопает.

— Ты угадала, клуб принадлежит мне. Только со способом получения промашка.

Мне нет до этого дела. В споре, или еще как. А вот совет…

— И какой же совет тебе нужен, — стою я к нему спиной, но каждой частичкой кожи ощущаю его взгляд. Ощущаю движение, но сама и пошевелиться не могу. Осознаю, что сама себя загнала в ловушку, но и желания уходить нет. Потому что нет ничего важнее рук, что уже накрывают талию, голоса, что вводит в транс.

— Это скорее загадка, что тебе нужно отгадать.

— Ну?

— Меня хочет одна плоскодонка, — боже, прикрываю глаза, пока он упирается в меня бедрами и двигает ими, подтягивая меня медленно на себя. Делая короткие шаги, пока я отчаянно задыхаюсь, — но боится камер, как огня. Что нужно сделать, чтобы она расслабилась и замолчала…

Глотаю смешок, осознавая, что для меня больше не существует прошлого, только настоящее, в котором Марк покусывает мое плечо, стягивая широкую лямку платья. Медленно, чертовски медленно и даже не торопит с ответом.

— Что мне сделать, Дашка, чтобы ты расслабилась?

Но вопрос не в том, что нужно сделать Марку, вопрос лишь в том, готова ли я пройти тот рай снова, чтобы еще раз погрузиться в ад, даже если в его голове возникло новое предательство.

Готова.

— Выключи свет, — сдавлено прошу и закрываю глаза в тот миг, когда желтоватый свет гаснет, а со второго плеча падает лямка. Резкий поворот и вот я уже чувствую влажное, горячее дыхание, а на бедрах жадные руки, задирающие подол. И я не вижу. Но мне и не нужно, все чувства обострены до предела, особенно когда его руки дергают мои к себе на ремень, и я безропотно, молча его расстегиваю. Мне нет дела до мыслей, мне нет дела до мира. Сейчас существуют только он и его желание, что я уже держу в своих руках.

— Охуеть, — шипит Марк, пока я глажу его ствол, чувствую каждую вену, ощущаю пульсацию в такт частого дыхания. Лифчик уже спущен, губы уже на сосках и меня прошибает разрядом тока.

— Боже, Марк…!

— Что, что, — толкает он меня дальше, опрокидывает на диван и отпускает с влажным звуком ноющий сосок. — Сильнее, нежнее? Грубее?

— Еще. Еще, — умоляю я, задавая рукой стабильный мерный темп, уже представляя, как он весь до основания будет скользить во мне, так же как пальцы, что пробираются под трусики, растирают влагу по клитору.

— Тугая, влажная Дашка… — сипло произносит, поднимаясь выше и целуя меня снова. Марк ласкает губы, толкается языком в рот, и я выгибаюсь дугой. Особенно когда средний палец вторгается, а большой продолжает тереть нервный комок, разгоняя по телу новые и новые импульсы похоти и жажды. Такой, словно я не пила весь год. И только он, мой Марк может ее утолить, сделать меня живой, рассказать по секрету, что есть настоящая жизнь.

И он собирается, но только когда шепчет на ухо:

— Сильнее хер сожми, покажи, как скучала, Малыш.

И этот «малыш» что-то рождает во мне, что-то неуемное, порочное, грязное. Желание угодить тому, кто принес столько эмоций. Хороших, плохих, сейчас не это важно, а только то, как Марк собирает руками грудь. Скользит языком по соскам и толкается в руку все чаще.

— Сильнее, блять! — хрипит он. Я подчиняюсь, сжимаю, стискиваю грубее, пока его ствол не каменеет и в секунду не орошает ладонь и платье влагой. Марк тяжело дышит, целует меня быстро, смачно, посасывает язык. И все это нескончаемое безумие длится, пока он растирает моей ладонью по мне сперму, словно освежая краской картинку, где давно стояла его печать.

— Знала бы ты, как часто я пытался дрочить, представляя твою руку… — смеется он тихо и скользит губами по груди и дальше… Ниже. Ниже. Пока не целует чувствительную кожу внутренней стороны бедра.

— Почему пытался, — сквозь стон шепчу я, но Марк уже не слышит. Разводит ноги шире и утыкается носом в мокрое белье. Отводит полоску пальцами и принимается теребить языком клитор. Часто-часто, взбивая все чувства и эмоции в дикий, аморальный коктейль.

Боже, Марк…

— Сладенько… — слышу глухой голос и зажимаю грязной рукой рот, чувствуя солоноватый вкус. Закрываю сверху второй, потому что еще пару движений и я закричу. Кончу, рассыпаясь на осколки.

Но именно, когда мой поезд экстаза практически добрался до станции, в дверь раздается оглушительный стук.

Особенно сильный, потому что зрение сейчас обесточено. И самое страшное не это, а то, как легко говорит Марк:

— Входи, Кирилл!

*** Марк ***

Ужас в ее глазах я видеть не могу, зато хорошо представляю.

Собственно, этого стоило ожидать, как и удар ноги в грудь. Довольно сильный, так что я сваливаюсь с дивана. Радует, что не каблуком и не в глаз.