Мы продолжали движение на Ванцин, количество отступавших японцев увеличивалось, но организованного сопротивления дивизия не встречала. Кое-где, особенно в ночное время, слышались отдельные выстрелы и пулеметные очереди или нашего охранения, или натыкавшихся на него японцев.

В разведывательном отделении дивизии обнаружилось, что переводчик старший лейтенант Атабаев оказался недостаточно подготовленным по японскому языку, и нам с большим трудом удавалось допрашивать пленных японцев, которых становилось все больше. Ему было трудно читать и переводить японские документы. Атабаев до назначения переводчиком в дивизию закончил в Хабаровске краткосрочные курсы переводчиков японского языка. За короткий срок он, конечно, не мог хорошо освоить японский, поэтому у него возникали трудности с переводом, но он кое-как справлялся. Атабаев набирался опыта на практике. А как человек, Джума был добросовестным, очень порядочным товарищем. Года через полтора я встретил Атабаева уже в роли переводчика, работавшего в лагере военнопленных японцев и спросил у него: «Каковы успехи в языке»? Он ответил: «Вот бы теперь мне допросить тех пленных». Только теперь он стал настоящим, квалифицированным переводчиком.

Другой проблемой, которую испытывали войска и мы в нашей разведывательной деятельности, было отсутствие точных крупномасштабных карт Наши карты были составлены в 1905 году, в период русско-японской войны Перед Маньчжурской операцией их просто переиздали со старыми данными без внесения изменений за продолжительный промежуток прошедшего времени. Особенно грешили неточностями данные по населенным пунктам, их названиям, дорожной сети. Поэтому в большинстве случаев мы ориентировались по ландшафту местности. Вот где пригодился мой партизанский опыт в ориентировании на местности, в работе с картой. Странное ощущение, знакомое только, наверное, военным людям. Когда в какой-то момент не знаешь или сомневаешься, где ты находишься, тебя охватывает волнение и продолжается оно до тех пор, пока не восстановишь ориентировку. У военного человека чувство необходимости сориентироваться сохраняется на всю жизнь. Находясь даже вне службы, на отдыхе, в путешествии, он постоянно стремится узнать, где он находится по отношению к тому или иному населенному пункту, т. е. ориентируется.

15 августа наш разведывательный отряд и дивизия вошли в город Ванцин, пройдя от границы более 150 км.

Из информации штаба корпуса и от некоторых офицеров мы узнали, что японцы подготовили и провели контрудар в районе г. Муданьцзян, который пришелся по войскам 5 А, нашим соседям справа. Наши войска отразили этот удар японцев, но им пришлось вести ожесточенные бои.

Наша дивизия сосредоточилась в районе Ванцин, ее штаб разместился в самом городе, а мне с разведывательным отрядом, только уже без батареи САУ-76, было приказано выдвинуться в район 15 км южнее г. Ванцин, т. е. развернуться на юг в сторону Кореи.

В новую задачу разведывательного отряда входило: вести разведку южнее г. Ванцин, выявлять расположение японских войск, небольшие группы японцев обезоруживать, захватывать в плен и направлять в Ванцин, о крупных группировках докладывать немедленно в штаб дивизии. Разведывательный отряд расположился в одной из китайских деревень, в живописной долине, по которой протекала быстрая горная река с водой кристальной чистоты. С командирами рот я провел рекогносцировку. Определили вероятные направления возможного нападения на наш отряд японцев со стороны гор и долины, наметили места для оборудования пулеметных площадок, позиций обороны подразделений на случай нападения японцев, места для секретов и постов охраны в ночное и дневное время. С высот окружавших гор наша деревня просматривалась как на ладони — игрушечные китайские фанзы, огороды с аккуратно обработанными грядками, загоны для скота. Вдоль долины шла проселочная дорога, по которой могла проехать автомашина, а в южном направлении от нас просматривались уже не сопки, а горы.

Местное население наш приход приветствовало и стало оказывать нам всяческое содействие в обустройстве. Из Ванцина мы захватили с собой проводника по имени Цой, он поддерживал контакт с местными китайцами и информировал нас обо всем происходившем в округе (в горах, соседних населенных пунктах); китайцы со страхом, но все бежали к нам докладывать, если обнаруживали где-либо японцев или узнавали что-либо о них, т. е. у нас появились добровольцы-разведчики из числа местных жителей.

За время длительной оккупации Маньчжурии японцы стали ненавистны китайцам. Они жестоко эксплуатировали китайцев, относились к ним как к людям второго сорта, вели себя в Китае как господа. Мне в Ванцине пришлось наблюдать такую картину. При разгрузке мешков с рисом пленными японцами китайцы из Народно-революционной армии встали в две шеренги с палками. Между ними трусцой пробегали японцы с мешками на спине. Как только кто-либо из японцев замедлял темп бега или ронял мешок, на него тут же сыпались удары палок. Мы были потрясены этой восточной жестокостью. Но это говорило и о том, как китайцы ненавидели японцев, как они хотели избавить от них свою землю.

Ежедневно мы направляли один-два, а иногда и три разведывательных дозора из состава разведроты в составе 5–6 человек во главе с офицером, с оружием и биноклями, для разведки в горы. Встретив японцев, наши дозоры указывали им, куда идти сдаваться в плен (в сторону деревни, где мы располагались). Японцы в большинстве случаев выполняли это требование. Перед деревней их встречали наши разведчики, указывали место для складирования оружия, при необходимости направляли на школьный двор. Собрав группу человек 80-100 пленных японцев, мы направляли их в Ванцин под охраной двух-трех разведчиков.

Но часто встречались группы японцев, которые не хотели сдаваться в плен, пытались скрыться, а иногда и открывали огонь. Не мог усидеть в деревне энергичный командир роты капитан Амочкин, и я его отпускал с дозором. Частенько с дозорами уходил и я сам. Дня за 3–4 мы изучили окружавшую местность и неплохо на ней ориентировались. Беспокоили нас ночи. Часто японцы, не зная, что в деревне есть русские, натыкались на нашу охрану. С той и другой стороны открывалась стрельба, однако обычно японцы убегали и на этом инциденты исчерпывались. Но явного, подготовленного японцами нападения на наш маленький гарнизон не было.

Однажды днем разведчики обнаружили движение большой группы кавалерии в направлении нашей деревни. Мы изготовились к бою, пулеметчики заняли свои позиции, но встретив наше охранение, офицер-кавалерист помахал белым флажком и остановил своих конников. По нашей команде японцы спешились, положили оружие и сдались в плен. Это был неполный кавалерийский эскадрон — человек 60–70 во главе с майором. Эскадрон был построен на площадке около школы, и наши разведчики обыскали каждого японца. У двух японцев в карманах обнаружили по одной несданной гранате. Мы показали эти гранаты майору. Он поочередно подошел к каждому из них и несколько раз ударил по лицу. У того и другого брызнула кровь, но никто из них даже не посмел поднять руку и вытереть ее. Нас всех это поразило. Рукоприкладство в японской армии не возбранялось.

Из доставшихся нам лошадей эскадрона мы примерно 20 с седлами и полной сбруей оставили себе и содержали в разведроте. Подвижность наших разведывательных дозоров увеличилась. Мы стали посылать группы в разведку на лошадях.