блин, и дальнейший доступ к замку заблокирован бетонным кубом размером два на два на два метра.

Но академик код знал. Подошел, набрал, по привычке загородив замок спиной, чтоб никто цифры не подсмотрел…

И ничего не произошло.

Нет, в стене что-то загудело, заработало, аж пол задрожал под нашими ногами, но все усилия невидимого механизма были тщетными.

– Петли приржавели, – страдальчески скривил лицо Захаров. – Надо же, уже который месяц все собирался сюда спуститься и их смазать, но руки так и не дошли.

– И что теперь? – нахмурилась Арина. – Накрылся эксперимент?

– Может, и не накрылся, – сказал Хащщ, доставая из рюкзака кувалду на укороченной рукояти. – Как чувствовал, прихватил на всякий случай. А ну-ка, отойдите.

И со всей дури шарахнул по бетонному косяку двери, только крошки во все стороны полетели. И еще раз. И еще.

В общем, за несколько минут Хащщ выдолбил в бетоне четыре ниши, но дальше дело не пошло – из стены показались прутья арматуры.

– И что нам это дало? – подняла брови Арина.

– Щас узнаешь, – ощерился Хащщ. – Снар, иди сюда, помоги.

Я идею ктулху понял. И, подойдя, ухватился за край двери, показавшийся в пробоинах бетона. Уперся ногами в стену.

– Подвинься, блин, – проворчал Хащщ, становясь рядом. – Раскорячился тут.

Я усмехнулся про себя. Понимаю его досаду. Хоть и простил на словах, в душе, небось, сто раз пожалел, что пригласил меня в свое убежище. Ну, что делать, сделанного не воротишь. И урок на будущее будет и мне, и ему: ежели случится так, что обломится все-таки личный уютный домик у речки, даже очень хороших знакомых приглашать туда нужно крайне осторожно. Иначе есть риск остаться без домика.

– Раз-два, тянем! – рыкнул Хащщ.

И мы потянули. Нормально так, от души, аж в плечах что-то захрустело и щупальца на морде судорогой свело.

Первые пару секунд подумалось, что зря мы тут жилы рвем и геморрой себе наживаем, дверь словно вросла в стену. Но за ней зло урчал механизм, стараясь так же, как и мы, – и проклятая стальная заслонка поддалась. Сначала туго шла, с омерзительным скрипом, но потом все легче и легче, пока не открылась полностью.

– Зашибись, – сказал Хащщ, проводя тыльной стороной лапы по взмокшему лбу, – и поморщился. Из открывшегося тоннеля пришла волна удушливой, сладковатой вонищи, которую ни с чем не спутаешь: так незабываемо пахнут разлагающиеся трупы.

– Что за ароматы? – поинтересовался я, невольно скривившись от концентрированных миазмов, ударивших в ноздри. – Признавайтесь, господин академик, сколько мертвых тел вы сюда сбросили?

Я наобум брякнул, но оказалось, что не ошибся.

– Немало, – отозвался Захаров. – Утилизатор море энергии потребляет, приходится экономить. И что в этом случае прикажете делать? В Зону трупы выкидывать, чтоб вокруг моего научного центра мутанты толпами шастали? Здесь же фактически бездонная клоака, участок заброшенных тоннелей, запечатанных вот такими дверями. И я его прекрасно знаю. Тут много лет нет ничего и никого, я его лично исследовал… пару лет назад.

– За пару лет на такой запах мог кто угодно приползти, – заметил я. – Или же кто угодно завестись в горе мертвечины.

– Не беспокойтесь, там нет никого, – сказал академик. – Иначе б мои датчики движения и видеокамеры давно зафиксировали гостей – в свое время я хорошо позаботился о безопасности своего научного центра. Не думаете же вы, что я родную дочь отправлю на верную смерть?

– Логично, – сказал Хащщ.

– Хочется верить, – усмехнулась Арина. – Ладно, папа, мы пошли.

– Искренне желаю удачи, – повторил Захаров.

Правда, когда мы вошли внутрь, тут же запищал замок на двери и вновь загудели скрытые механизмы – это академик поторопился запереть за нами дверь. Случайно ли? Не знаю, не знаю…

* * *

Фонари мы на складе взяли мощные, так что темнота коридора проблемой не стала. Я давно подозревал, что свой научный комплекс Захаров возвел не на пустом месте, – и теперь эта догадка подтвердилась полностью.

Та коробка, которую так легко разбомбили военные в свое время, была просто составлена из бетонных блоков по принципу панельного дома – и так же легко развалилась. Настоящий же научный комплекс находился под землей и был построен во времена Советского Союза.

Несколько этажей комплекса вели вниз, и самый последний из них был входом в расположенную под Зоной сеть секретных лабораторий – как и всегда во времена СССР, построенную качественно, надежно, с расчетом, чтобы проект мог выдержать даже атомную бомбардировку.

Подземные лабиринты возводили с размахом, не скупясь на материалы, в обстановке строжайшей секретности. Видимо, сильно надо было. Очень уж хотелось военным заполучить непобедимых солдат – и, судя по тому, что я видел в Чернобыльской Зоне и в мире Кремля, они в этом сильно преуспели. Те же ктулху – чем не совершенные биологические машины для убийства? Не говоря уж об остальных существах, которых мы привыкли называть мутантами, не задаваясь вопросом, кто на самом деле причина этих мутаций, разгадка которых навсегда запечатана в подземных лабораториях под Зоной.

Кстати, может, и не в радиации дело? И даже не в контрабанде артефактов на Большую землю? Может, охраняемый кордон с пулеметными вышками вокруг Зоны поставлен для того, чтоб никто не проник в эти самые лаборатории и не раскрыл секретов, о которых остальному миру знать не положено? И не случайно ли военные не трогают Захарова, который, вполне возможно, для того и сидит в своем бункере, чтобы смотреть, что вокруг делается, и сообщать куда следует, если кто-то подберется к законсервированным лабораториям? Вполне логично. Если кого и ставить смотрящим над этими секретными лабиринтами, то это однозначно должен быть человек, который знает о них все. А что наукой и торговлей параллельно занимается, так то пофиг, лишь бы свою главную функцию нормально выполнял.

Такие мысли вертелись у меня в голове, пока мы шли сырыми коридорами, где лучи фонарей то и дело выхватывали из темноты то любопытные, то страшные свидетельства прошлого.

Вон отсыревший плакат на стене «Даешь пятилетку за три года!» с жутковатой зубастой улыбкой рабочего в кепке над надписью. Глаза энтузиаста досрочного выполнения пятилетнего плана кто-то сжег сигаретой, отчего плакат смотрелся довольно неприятно.

Вон валяется сгнивший чемодан, из которого на пол вывалились несколько пачек советских денег, скукожившихся от сырости и времени. Чемодан обнимал скелет, на костях которого остались почерневшие лоскуты то ли сгнившей одежды, то ли разложившейся плоти. Страшная картина, наглядно иллюстрирующая апофеоз жадности, которая, как известно, до добра не доводит.

А вон еще один фрагмент скелета, точнее, кисть руки, сжимающая горлышко разбитой колбы. Среди стеклянных осколков тускло мерцало какое-то зеленоватое желе, видимо, до