Но иногда адресаты оказывались дома.

– Я не знаю, что в нём написано, – говорил Вундер, – но я знаю, что вы сталкивались с чудом и переживали потерю. И я думаю, что это письмо связано и с тем и с другим.

Иногда он ждал, пока они прочтут запись из Чудес и письмо. И он испытывал отголоски забытого чувства: чувства незримой связи с душами других людей.

Однако теперь всё было иначе. Раньше Вундер собирал чудеса только для себя. Теперь он делился ими.

Однажды они с Фэйт сидели на кладбище, просматривая Чудеса в поисках последнего списка имён.

– Интересно, получит ли письмо моя мама, – сказала Фэйт. Она лежала на животе в колючей траве около камня, и мантия развевалась у неё за спиной, как парашют.

– Твоя мама? – спросил Вундер. Он думал о том же с тех самых пор, как понял, кто получает письма, – но он думал о своей маме. Он думал о том, как доставит ей письмо: конверт с именем Аустры Эллис и чёрным деревом, тянущимся во все стороны.

– Да, моя мама, – сказала Фэйт. – Её папа умер, помнишь? Мой дедушка.

– Я знаю, – сказал Вундер, хотя в тот момент и не помнил об этом. Он попытался задобрить её, спросив: – Но ведь ты была ему ближе, чем твоя мама, верно?

Фэйт молчала долго. Дольше обычного.

– Мы с ним были близки по-своему, – ответила она, – а они по-своему. Но мы с ней, с мамой, не особенно ладим. Дедушка всегда был этим недоволен. Он кое-что сказал мне перед смертью. Он сказал: «Это вас сблизит. Так происходит, когда кого-то теряешь…» – Она плотно-плотно завернулась в свою мантию. – Но думаю, этого не произошло.

– Может, вы с ней близки так же, они были близки с ним? – предположил Вундер.

– Подожди, Вунди. Дай мне минутку подумать, – сказала Фэйт. А затем вздохнула. – Нет, я так не думаю. Она считает меня чудачкой. А ты с твоими родителями? Вы близки?

– Мы были близки, – сказал Вундер. Он думал о том, что его папа старался чаще быть рядом, но всё ещё почти каждый день работал допоздна. Он думал о том, что его мама несколько раз выходила из комнаты, чтобы вместе посмотреть телевизор или поесть, но почти не разговаривала и не улыбалась и всегда возвращалась к себе в комнату, всегда снова закрывала за собой дверь.

– Вы всё ещё близки, – убеждала его Фэйт. – Уверена, вы всё ещё близки… – Он надеялся, что она не скажет, что смерть Милагрос сблизит их. И она не сказала. Не совсем сказала. Она сказала вот что: – Может, просто ещё не пришло время сблизиться. Может, нужно немного подождать.

– Может, – с сомнением произнёс Вундер. – Но те люди, которым мы вручили письма… многие из них выглядели печально и одиноко. И мы ни разу не видели их здесь, на кладбище. Все стараются держаться от него подальше. Не похоже, что потеря любимых сближает людей. Кажется, будто она, наоборот, их разъединяет.

Фэйт ответила не сразу, и Вундер, оглянувшись, обнаружил, что она натянула на голову капюшон. Она полностью спряталась в своём раздуваемом ветром чёрном коконе.

– Мама никогда не говорит о дедушке, – произнесла она едва слышно. – Она даже не хотела приходить на его могилу в его день рождения. Как его смерть может сблизить нас, если она боится даже думать о нём? – Следующие слова она произнесла так тихо, едва слышно, что Вундеру пришлось наклониться к ней поближе, чтобы их расслышать: – Я часто о нём думаю.

Вундер не стал выпрямляться. Он растянулся на земле, перебирая руками сухие стебли травы и не сводя глаз с чёрного бархатного капюшона.

– Я тоже думаю о Милагрос, – сказал он. – Даже несмотря на то, что сперва я тоже не хотел идти на кладбище. А теперь я прихожу сюда, но папа ни разу здесь не был, и мама ни разу не приходила. И они не говорят о ней. Они ни о чём не говорят.

Кокон не ответил.

Вундер вдруг забеспокоился, что обидел её. Он подумал о том, что сказал Томаз: что он был с Милагрос всего восемь дней. Фэйт прожила с дедушкой всю свою жизнь. Что, если она думала, что Вундер никогда не сможет понять её чувства?

– Я знаю… знаю, что это разные вещи, – сказал он, пытаясь подобрать слова, – одно дело – потерять сестру, и совсем другое – дедушку. Но я думаю, что мы оба испытываем схожие чувства.

Фэйт скинула капюшон и встала на колени. У неё горело лицо, а глаза блестели от слёз.

– Конечно, Вунди, – сказала она. – Поэтому мы и делаем это вместе. И неважно, сколько времени прошло: восемь дней или восемьсот лет… – Она сунула руку в мантию и вынула заколку.

Заколов волосы, она посмотрела сверху вниз прямо ему в глаза и спросила:

– Разве любовь зависит от того, сколько времени вы провели вместе?

И Вундер обнаружил, что улыбается ей в ответ, пусть и не очень широко. Ему не стоило беспокоиться о том, что он может обидеть Фэйт. Их обоих манил Портал-Хаус. Они оба ждали своих писем. Они подружились на кладбище. Фэйт его понимала. Хотя и звала его Вунди.

– Вовсе нет, – ответил он.

– Вовсе нет, Вунди, – согласилась Фэйт. А затем вынула из кармана мантии следующее письмо. – А теперь давай вернёмся к работе.

Глава 27

Теперь Чудеса снова постоянно лежали на прикроватной тумбочке Вундера. Он заметил, что листает дневник, даже когда не ищет получателей писем. Но он никогда не перечитывал последнюю запись: пока он не был к этому готов, он вообще никогда не хотел этого делать. Но перечитывал всё, что было до неё.

Он всё ещё убеждал себя, что не верит в чудеса, но похоже, его сердце считало иначе. Когда он читал дневник, его каменное сердце оттаивало. Начинало трепетать.

И он всё смелее доставлял письма и раздавал записи. Он всё ближе и ближе подходил к тому, чтобы отважиться попросить у ведьмы рассказать ему правду, всю правду о том, кто она такая и чего хочет.

Однажды после ужина Вундер просматривал новую стопку писем. Он разделил их на две части: в одной – письма, адресованные тем, чьи имена были ему знакомы (Алекс Лин, Сьюзан Холт, Чинар Патель), в другой – письма для тех, о ком он никогда не слышал (Марго Арвид, Матео Рамос, Афнан Кхан). Он знал, что о людях, которым были адресованы письма из первой стопки, есть записи