Она засмеялась. Я почувствовала, что она смягчается, и продолжила чуть ли не на коленях умолять ее не бросать меня. Мне совсем не хотелось снова очутиться один на один с молчаливым психоаналитиком, который никогда не даст мне ни одного совета. Я нуждалась в ней, она не имела права бросать меня под тем предлогом, что я немного ошиблась. В конце сеанса Мариам разрешила мне приходить к ней – при условии, что я буду держаться в рамках. Я дала обещание, что больше никогда не стану принимать ее за кого-то другого, и осталась ее пациенткой. Я хожу к ней уже больше четырех лет.

– Как поживаешь? – спросила Мариам серьезно, но не напористо, тоном, каким обычно разговаривают с близкими.

– Ужасно, – ответила я и рухнула в кресло.

Пересказывая ей свое приключение с Джорджией, я вдруг осознала, что в последние два дня моя жизнь приняла странный оборот. События наползали одно на другое, складываясь в вектор, который явно куда-то вел, но вот куда?

Мариам задала мне массу вопросов, на которые я старалась отвечать с максимальной точностью. В результате она пришла к выводу, что, если я хочу снова увидеться с Джорджией, вариантов у меня не так много. Мне следует еще раз сходить в тот отель, где мы с ней познакомились, – судя по всему, она регулярно в нем останавливается. Надо написать еще одну записку со своими координатами – если первая потерялась, вряд ли потеряется и вторая, или это будет уж какое-то невероятное невезение. Мариам посоветовала мне поговорить с Франсуа, барменом, открыться ему и попытаться привлечь его на свою сторону. Не исключено, что он сообщит мне фамилию Джорджии.

– Потом останется только ждать, – заключила она.

– Понимаю, – протянула я, не скрывая от Мариам разочарования.

– Подумай еще. Может, вспомнишь какую-нибудь деталь, по которой сумеешь ее найти?

– Ну конечно! Она же рассказывала мне! У нее есть подруга, которая держит в Венеции ресторан.

– Свяжись с ней. Она наверняка даст тебе номер ее телефона.

Сердце у меня забилось чаще, и я почувствовала, что снова оживаю. Оказывается, ключ с самого начала был у меня в руках, а я о нем забыла. Я воспринимала эту самую Веронику как врага, а на самом деле она была моей союзницей. Мариам права, и странно, что я сама не додумалась до такой простой вещи. Она выписала мне рецепт и сказала, что я должна ей тридцать евро наличными. Мы поговорили полчаса. На листке, который она мне протянула, я прочитала: “Есть рыбу. Не приходить ко мне, пока не найдешь Джорджию”.

– А если я никогда ее не найду? – растерянно спросила я.

– Значит, это наша последняя встреча, – веско произнесла Мариам.

Жесткость ее последнего заявления ввергла меня в замешательство. Может, она меня проверяет? Хочет убедиться в моей искренности? Подчеркнуть важность наших отношений? Или дает мне понять, что моя затея глупа и бессмысленна?

– Ты знаешь правила, – выпроваживая меня, сказала Мариам.

Мне оставалось только попрощаться.

Когда я вернулась домой, дети предоставили мне подробный отчет о предпринятых ими – напрасных – усилиях по поискам Жермена. Я похвалила их за бурную деятельность, хотя мне было глубоко наплевать на всю эту историю; мне не терпелось сесть за компьютер и начать в интернете собственные поиски ресторана, кроме того, мне хотелось отдохнуть, а потому я предложила детям выпить по стаканчику хорошего вина и подождать Мари; они отказались под тем предлогом, что им надо делать уроки. Лично я в тринадцать лет пила за столом вино и курила при родителях, а вот Сильвен в том же возрасте волнуется о последствиях пассивного курения – вдруг через сорок лет он облысеет? Тем не менее я открыла бутылку и буквально вырвала у них из рук компьютер. Уже через несколько секунд я попала на сайт венецианского ресторана “Иль Франчезе”. Сайт состоял из единственной страницы; последнее обновление, судя по всему, относилось к началу двухтысячных. Я рассмотрела фотографию пресловутой Вероники – самая заурядная, блеклая внешность; про таких говорят “никакая”. С другой стороны, если тебе повязать фартук, поневоле будешь выглядеть затюканной. Какой тайной, каким секретом владела эта женщина, если сумела так привязать к себе Джорджию? Я набрала номер, указанный в разделе “Контакты”, и долго слушала длинные гудки. Трубку никто не снимал. Не слышат, решила я. Ну да, у них там сейчас как раз вечерний наплыв посетителей.

И тут в квартире зазвонил домофон.

На пороге появилась Мари. Она сияла, как новобрачная. Под руку она держала Жермена. Они стояли, скромно потупившись, прекрасные и торжественные, словно собирались войти в храм. Дети захлопали в ладоши и закричали: “Ура!” Мари с королевским достоинством уселась на диван в гостиной и приступила к рассказу о счастливой развязке своей истории.

Жермена заметил в толпе преподаватель Института незрячих, включающего коллеж и лицей. Этот человек привык помогать своим ученикам находить дорогу к зданию института, который располагался как раз напротив метро. Он отвел Жермена к директрисе лицея; та позвонила Мари на домашний телефон; трубку снял ее сын. Мари со своей стороны тоже решила позвонить Андре и описать ситуацию, что и сделала с телефона Карлоса. В результате все, кто потерялся, вновь обрели друг друга.

Встреча была бурной. Первым делом мы отправились к Тьерри, у которого был телевизор, чтобы посмотреть восьмичасовой выпуск новостей. Репортаж о Захии длился почти три минуты, но из моего интервью в него вошла всего одна фраза. В остальном это были кадры ее дефиле, на которых манекенщицы демонстрировали белье. Впрочем, диктор за кадром, представляя репортаж, все же назвал и меня, и все дружно зааплодировали. Странное это было ощущение – слышать по телевизору свою фамилию. Вернувшись ко мне, мы решили оставить гостей ночевать на диване в гостиной, а утром проводить на поезд, одолжив денег на билеты. Всех охватило какое-то воодушевление, как будто мы стояли на пороге радостного события, пока непонятно какого, но точно радостного. Все в том же приподнятом настроении мы приготовили ужин и постелили постели. Я огорчалась, что с нами нет Жюли – в кои-то веки у меня были гости. Ей бы понравился наш импровизированный ужин; она испекла бы нам домашний хлеб с кунжутом, наполнив всю лестничную клетку божественным ароматом, и торт с белым шоколадом. Она с удовольствием послушала бы Жермена, который рассказывал нам, каково это – быть незрячим (директриса института объяснила им, что следует избегать термина “слепой” как более грубого). Жермену было не всегда легко говорить вслух, иногда его голос прерывался посреди слова – так у человека, долго пролежавшего без движения, подкашиваются ноги. Зато мыслил он на удивление точно и ясно. Он вызывал у нас любопытство, даже если поначалу мы стеснялись расспрашивать его в лоб. Он сам поощрял нас задавать ему вопросы, которые жгли нам язык. Лично меня больше всего интересовала проблема цвета. Я спросила, как он воспринимает разные цвета. Жермен сказал, что более или менее отчетливо ощущает красный – благодаря рождающимся в мозгу ассоциациям; так, когда он краснеет, то чувствует, что у него начинают пылать щеки, поэтому красный цвет связан для него с идеей тепла. Потом Жермен объяснил, что в его представлении глаза действуют примерно так же, как руки, то есть зрение для него равнозначно осязанию. Так же, как ладонь, обхватывая предмет, входит в контакт с его поверхностью, полагал он, взгляд охватывает предмет в его целостности. Жермену не верилось, что можно одновременно видеть какие-то части предмета, но не видеть остальных; в особое замешательство его приводило понятие горизонта.