(я вспомнил, что его ещё строили, когда я уходил в армию). Мы вошли в ещё попахивавший цементом подъезд. На слегка вибрирующем лифте поднялись на четвёртый этаж. Маргарита Лаврентьевна подвела меня к двери, обитой гладкой красной кожей. Приоткрыла дверь, пошарила рукой по стене в прихожей — зажгла там свет. Она пропустила меня вперёд. Я шагнул в квартиру и вдохнул знакомый аромат духов, смешавшийся в воздухе с едва уловимым запахом кофе. Окинул взглядом оклеенные обоями стены (похожие обои я в прошлой жизни видел в квартире Прохоровых: с рисунком в виде кирпичиков). Посмотрел на хрустальный плафон люстры. Едва не споткнулся о мужские ботинки.

Марго будто прочла удивление на моём лице — пожала плечами.

— Всё не могу убрать его вещи, — сказала она. — Рука не поднимается. Как-нибудь потом…

Маргарита закрыла дверь: на замок и на цепочку. Сняла туфли и аккуратно поставила их на полку под мужским плащом. Я взглянул на мужскую одежду, что занимала половину пространства на вешалке, окинул взглядом набор мужских шляп. Сбросил полуботинки — примостил их около туфель покойного директора Колхозного рынка. Сунул ноги в поданные мне хозяйкой квартиры тапки: почти новые, с ещё не смятыми задниками. Хотя не понял, для чего мне обувь: повсюду, куда дотягивался мой взгляд, на полу лежали ковры. Я повесил в прихожей на деревянные плечики свой пиджак. Взглянул на себя в большое ростовое зеркало, поправил причёску. Воспользовался приглашением Марго: прошёл в гостиную — там снова вспомнил о своих визитах в квартиру Артурчика.

Я на первых курсах не однажды бывал в квартире Прохоровых: в той, что тогда досталась Артуру в наследство от отца. Тогда я не подозревал, что директор швейной фабрики и директор Колхозного рынка тащили к себе в дом одни и те же дефициты. Такие, как вот этот югославский гарнитур, который сейчас украшал комнату в квартире Маргариты Лаврентьевны. Вспомнил: эти стенка, диван, два кресла и журнальный столик, привезённые из «ближнего» зарубежья, сейчас стоили три тысячи советских рублей (если Артурчик меня тогда не обманул). Я пробежался взглядом по хрустальной посуде, что стояла за стеклом на полках. Взглянул на ровные ряды книг, выглядевших новыми, нечитанными (собрания сочинений Майн Рида, Джека Лондона, Фенимора Купера, Стивенсона, Алексея Толстого).

В комнату вошла Марго — я отметил: она сменила вечернее платье на короткий цветастый халат.

— Серёжа, ты не голоден? — спросила Маргарита. — Сделаю тебе бутерброды, если хочешь.

Я покачал головой; но не уточнил, что дома перед походом в ресторан плотно поужинал.

Марго спросила:

— Может, выпьешь чай? Кофе? Шампанское? Водку? Есть французский коньяк…

Я удивлённо хмыкнул и заявил:

— От чашки кофе с коньяком не откажусь.

Вслед за хозяйкой квартиры я вышел из гостиной. До кухни не дошёл — заглянул в ванную. Сунул там руки под струи горячей воды, улыбнулся своему отражению в зеркале. Пробежался взглядом по украшенным разноцветными кафельными плитками стенам.

Заметил на полках знакомые флаконы болгарских шампуней: «Бреза», «Коприва», «Роза», «Орех», «Кестен» — ассортимент, будто на витрине магазина. Я посмотрел на новенькую ванну. Почувствовал, зуд по всему телу, словно не мылся неделю или месяц.

«С женщиной не спал пять недель, — подумал я. — А в ванне не лежал четыре месяца. Когда ещё появится такая возможность?» Пока не принял решение, но уже расстегнул пуговицы на рубашке. Мой взгляд метался между шампунями с ароматом розы и крапивы.

Маргарита Лаврентьевна заглянула в ванную комнату, когда я уже лежал в ванне и нежился в объятия пахнувшей розовыми лепестками пены. Марго удивлённо помахала ресницами, усмехнулась. Но не вышла из комнаты — с интересом осмотрела моё скрюченное тело.

— Кофе готов, Серёжа, — сообщила она.

Маргарита Лаврентьевна всё же улыбнулась.

— Неси сюда, — велел я.

Махнул украшенной пахучей пеной рукой и пафосно сообщил:

— Горячая ванна, кофе с коньяком и красивая женщина — вот и всё, что нужно мужчине для счастья.

* * *

Из квартиры Маргариты Лаврентьевны я ушёл рано утром: на улице было темно.

Не разбудил Марго. Перед уходом прикрыл её нагое тело одеялом.

Я осторожно захлопнул дверь и поспешил в общежитие.

Помнил, что сегодня вечером Илья Владимирович приедет за тортом «Птичье молоко».

Глава 11

В комнате общежития я обнаружил только спящего на кровати около окна Артурчика. Прохоров тихо похрапывал, улыбался. Он никак не отреагировал на моё появление.

Кирилла я в комнате не нашёл. Не увидел я и одежду, в которой мой младший брат занимался физическими упражнениями по утрам. Поэтому я тоже переоделся и поспешил на пробежку.

Дежурившая на вахте баба Люба подтвердила, что Кирилл пошёл утром бегать: за четверть часа до моего возвращения. Брата я встретил около пятнадцатой школы, на спортплощадке.

Боксёрские перчатки ни я, ни Кир с собой сегодня не прихватили. Отзанимались по сокращённой программе: без спарринга. Мой брат выглядел задумчивым.

Разговорились мы с Киром, когда возвращались в общежитие. Брат поинтересовался, где я провёл эту ночь. Я честно ответил ему, что заночевал у женщины. Но её имя брату не назвал.

— Та самая невеста, о которой ты говорил родителям? — спросил Кирилл.

Я хмыкнул, покачал головой и ответил:

— Нет, не она. На этой я точно не женюсь. Даже не рассматриваю такой вариант.

— Ты её не любишь? — спросил Кир.

Он внимательно смотрел на меня.

Я вспомнил, как смотрел ночью в голубые глаза Марго; покачал головой.

— Нет. Не люблю.

И тут же добавил:

— Но она красивая. И страстная. Всю спину мне ночью расцарапала, как кошка.

Я усмехнулся, заметил завистливый взгляд брата.

Кирилл закусил губу, опустил глаза.

— Серый, а как ты понял, что не любишь её? — спросил он.

Ветер взлохматил Киру волосы, сделал моему младшему брату причёску «а-ля одуванчик».

Я пожал плечами и произнёс:

— Ты ещё спроси у меня, что такое любовь…

Положил руку Киру на плечо.

— Просто знаю это, малой, — сказал я. — Просто знаю.

* * *

Тортом я занялся сразу же по возвращении в общежитие. А параллельно с выпечкой коржей брауни почаёвничал вместе с младшим братом и с разбуженным, но не проснувшимся Артурчиком. Заходившие на кухню утром студенты с удивлением посматривали на меня и на дверцу духовки. И каждый приставал ко мне с вопросом «чем это пахнет». Потому что запах от коржей брауни шёл недурственный. Он провоцировал урчание голодных студенческих животов.