в крупных городах, где это общение в основном и проистекает. Но стоит чуть углубиться в провинциальные дали, как сразу превращаешься в мима-дилетанта, зачитывающего по бумажке жизненно важные фразы типа «дондэ эста эль сэрвисьо?»[50] или «куанто куэста эль пан?»[51] Случаются и курьёзы.

Однажды я зашла в аптеку, чтобы купить солнцезащитный крем (свой я забыла в приюте, а на дворе стояло ужасное пекло). Скажу сразу, что аптека в испанской деревне – это одна единственная полка в лавке, до боли напоминающей российский сельмаг. Хлеб, вино, лампочки, мыло, нитки, резиновые сапоги, гвозди, собачий корм, крысиный яд – всё размещено на более чем скромной площади в десяток квадратных метров. Часть товара лежит в задней комнате, но местные знают наизусть весь ассортимент. На аптечной полке тоже выставлено далеко не всё, что есть в продаже, так что нельзя просто ткнуть пальцем в витрину и показать, что тебе надо. До следующего населённого пункта далеко, поэтому выбирать не приходится. Сняв рюкзак и откашлявшись, я принялась жестами изображать свою потребность. По моему замыслу быстрые движения рук от потолка к плечам должны инсценировать палящие солнечные лучи, от которых и проистекает моя проблема. Хозяин аптеки смотрел мою пантомиму, приоткрыв рот. Спустя минуты три он скрылся за дверью подсобки. «Наконец-то понял», – обрадовалась я. Но рано. Вернулся мужик не один, а с двумя сеньорами – пожилой и молодой, по всей видимости, женой и матерью. Мне пришлось с самого начала повторить весь спектакль. Теперь на меня заворожённо смотрели три пары глаз. «Это успех», – пронеслось в голове. Но защитного крема на прилавке так и не появилось. Тогда я решила пойти другим путём: взять ручку и нарисовать солнце. Но ручку надо было ещё попросить, то есть снова изобразить жестами. Левой ладонью я показала лист бумаги, а сложенными в щепоть пальцами правой начала как бы писать. Хозяин кивнул и протянул мне визитку. Вошли двое мальчишек и начали хихикать, а потом и хохотать в голос. Вскоре я стояла в окружении группы селян и чувствовала себя уличным мимом, зарабатывающим на обед. Совсем отчаявшись, я произнесла всплывшее в голове слово «соларис», вспомнив о его латинском происхождении. Дело сдвинулось с мёртвой точки – мне подали панамку в горошек. Я отрицательно замотала головой и бросилась к рюкзаку, откуда с неимоверными усилиями извлекла косметичку, а из неё – тюбик крема. «Соларис», – повторяла я, показывая пальцем на крем, а потом на плечи. Тут и пала стена непонимания. Охнув от облегчения, хозяин снова скрылся за дверью и тотчас вернулся с баллончиком, простоявшим в кладовке, видимо, не один год. Он смахнул с него пыль и написал фиолетовой ручкой прямо на крышке цифру пять. Я поняла, что это цена. Отсчитав монеты, забрала спрей и сердечно поблагодарила вспотевшего от напряжения испанца, порадовав его знакомым и родным словом «грасиас».

…В Логроньо мы прибываем уже затемно. В монастырском альберге встречаем и опередивших нас улыбчивых корейцев, и художницу Даниэлу, и винного стрелка Рональдо, и многих других, ставших уже родными пилигримов. Знакомимся и с новыми попутчиками. За длинным столом в трапезной сидят плечом к плечу путешественники со всего мира. Сам падре в сутане и фартуке обслуживает паломников: подливает густой чесночный суп, угощает вином, подкладывает ноздреватые куски тёплого, испечённого в монастырской пекарне хлеба. Параллельно с трапезой начинается концерт. Чернокожий парень в вязаной шапочке читает рэп. В тексте речь идет о Камино Сантьяго, и Джим (так зовут рэпера) говорит, что сочинил его несколько дней назад. Потом другой пилигрим достает гитару и наигрывает что-то похожее на скандинавскую балладу. Следом кореянка Сильвия исполняет национальную музыку на смешном инструменте в две струны. Профессиональный флейтист Гвидо из Флоренции выдувает грустную одинокую мелодию, от которой наворачиваются слёзы. Наступает и мой черёд. Я выбираю казачью песню «Ой, то не вечер…» – беспроигрышный вариант для застолья! Надо же – совсем не волнуюсь, мой голос льётся плавно и переливчато под своды потолка. Сотни глаз – синих, карих, серых и зелёных, узких азиатских и круглых европейских, маленьких и огромных, миндалевидных, влажных, широко распахнутых и полуприкрытых, юных и мудрых, счастливых и печальных – устремляются на меня. Агнета тихонько подпевает…

Тайна монастырского склепа

Долгие проводы – лишние слёзы. Наутро я сажаю Агнету с детьми на рейсовый автобус Логроньо – Сарагоса. Мотор уже урчит, прогреваясь перед дорогой. Распростёртые крылья багажника призывно открыты, в его утробе исчезают один за другим чемоданы, рюкзаки, ящики, зачехлённые удочки и сложенные велосипеды. Ева прилепила курносую мордашку к окну и, распластав нос и губы по стеклу, пытается меня рассмешить. Ежи воткнул в уши наушники и готовится спать. Агнета суетится, что-то поминутно застёгивая и расстёгивая, поправляя, распихивая и благоустраивая вокруг себя, но я знаю – так она скрывает грусть. Я тоже бодро улыбаюсь и показываю через стекло, мол, звони, пиши. Но вот водитель запрыгивает на подножку, улица оглашается рёвом клаксона, и автобус, грузно разворачиваясь, выходит на трассу. Я машу рукой вслед. В самый последний момент Агнета высовывает голову в приоткрытое окно и кричит:

– Элена, я научилась плакать! – Из глаз у обеих брызжут слёзы.

…Через пару часов, ступая по вмурованным в мостовую железным пластинам со стрелками и ракушками, я покидаю Логроньо. Мою спину от шеи до поясницы профессионально охватывает новый удобный рюкзак, купленный в спортивном отделе супермеркадо[52], и теперь я чувствую в себе силы идти дальше, дольше и значительно легче, чем прежде. Снова мелькают знакомые жёлтые стрелки и незнакомые названия городков: Наваретте, Вентоза…

* * *

Если б меня спросили, какой из городков больше всего соответствует образу провинциальной Испании, я бы, не задумываясь, ответила: Нахера. Жаркий и пыльный, в меру разрушенный, но достаточно сохранённый, он прибился к подножию розовых скал, поросших редким лесом и скрывающих в своих недрах массу загадок и тайн. Археологи нашли в них остатки древнего поселения, датируемого бронзовым веком. Мягкий песчаник порист и ноздреват, как гигантская пемза, от великого множества пустот – часть их природного происхождения, часть вырыты людьми, а некоторые пещеры, скрытые от глаз, преобразованы в подземные часовни и храмы. В период мавританского владычества в них прятали, защищая от осквернения, христианские святыни. На месте одной из древних пещер – той самой, в которой король Памплоны Гарсия в 1050 году во время охоты нашёл деревянную статую Богородицы, – теперь стоит церковь Санта-Мария ла Реаль. А найденная тысячелетие назад статуя Пресвятой