– Я уже разобралась, – все так же устало проговорила Вероника.

– Как? Пригласила священника?

– Да!

– Ну пойми, это глупо. Можно ведь подождать еще хотя бы полгода.

– Полгода?? – Вероника опустилась на табурет. – Нет, Егорушка, столько ждать я не могу. Я хочу ребенка. Прямо сейчас. Думай что хочешь. И день как раз подходящий…

Он колебался. Она видела, что он понял всю серьезность ее намерений. Они никогда особенно не спорили, Егор всегда принимал ее точку зрения.

– Ладно, – проговорил он наконец. – Давай сменим тему. А то какой-то странный у нас выходит разговор.

Вероника и сама уже жалела, что так, с пол-оборота завелась. Все-таки дети рождаются от любви, а какая любовь по принуждению…

– Хорошо, – сказала она мягко. – Сменим тему. Какие планы на вечер, ваше величество?

Егор сдержанно улыбнулся.

– Ничего конкретного, ваше высочество. А у вас?

– Почему это я высочество? – шутливо возмутилась Вероника. – Если ты король, то я королева.

– Заметано. – Егор взял со стола скалку и формочку для кекса и торжественно подал ей. – Вот, держи.

– Зачем это мне? – фыркнула Вероника.

– Как зачем? Это скипетр и корона. Ее величество Вероника Лобанова, королева Плацкинина.

Вероника весело расхохоталась и повисла у него на шее.

– Милый, я люблю тебя! Ты у меня лучший. Самый-самый! Прости, что лезу со своими нравоучениями.

– О чем ты? Мне нравятся твои нравоучения. Они меня тонизируют. Вот голова совсем прошла.

– Совсем-совсем? – Вероника, продолжая обнимать Егора, внимательно поглядела ему в глаза.

– Абсолютно.

– Тогда… тогда у меня есть предложение.

– Ваше величество, я весь внимание.

– Может, поднимемся наверх, в спальню? Я очень соскучилась. Очень. – Она поцеловала его в губы.

– Я тоже соскучился, – шепотом сказал Егор. – Чертовски соскучился, ваше плацкининское величие.

Он подхватил ее на руки. Она закрыла глаза, прижалась щекой к его плечу и слушала едва различимый скрип ступенек. Внутри разгорался огонек страсти, словно маленький, пушистый зверек скреб мягкими когтистыми лапками. Егор принес ее в спальню и положил на кровать. Стащил через голову свитер. В полумраке его крепкий торс казался молочно-белым. Вероника сквозь опущенные ресницы смотрела, как он раздевается, снимает джинсы, аккуратно вешает на спинку стула. Зверек царапал все настойчивее.

– Егорчик…

– Да, милая. Сейчас.

Он накрыл ее горячей тяжестью своего тела. Они целовались, долго, упоительно, до истомы, до сладкого головокружения. Руки Егора скользили по телу Вероники, заставляя ее вздрагивать от желания. От живота к груди разливалось восхитительное тепло, постепенно превращаясь в огненный шар, заполняя собой всю ее сущность, до самой мельчайшей клеточки. С ее губ сорвался стон, она с силой сжала его ладонь…

– Солнышко, погоди. Одну секунду…

Вероника перевела дух и приоткрыла глаза. Егор, склонившись над тумбочкой, шарил в ящике.

– Вот. Все окей. – Он снова навалился на нее, плотно придавив к кровати, лихорадочно дыша ей в лицо…

Потом она лежала без движения, без мыслей, легкая как пушинка и в то же время полная горького недоумения.

– Солнышко, что-то не так? – Егор ласково погладил ее по щеке. – Все в порядке?

– Все нормально.

– Слава богу. А то я уж испугался – вид у тебя какой-то… какой-то странный.

Он с наслаждением растянулся рядом. Вероника слегка отодвинулась и натянула на себя одеяло.

– Ты что, замерзла? – произнес он удивленно. – А мне так жарко.

Она ничего не ответила.

– Солнышко, ты… ты обиделась на меня? – Егор тихонько потормошил ее. – Не молчи. Я знаю, ты обиделась. Ты ждала, что я… ну прости. – Он приподнялся на локтях, вид у него был смущенный и неловкий. – Как-то само собой получилось. Я привык осторожничать. Это как инстинкт.

– Инстинкт – это продолжение рода, – в подушку проговорила Вероника. – А ты предохраняешься. Это не инстинкт…

– Ну прости. Завтра будет по-другому, я обещаю.

Она повернулась к нему, уткнулась лицом ему в бок. Он ласково перебирал ее волосы.

– Учти, ты обещал, – прошептала Вероника. В ответ раздался мерный и ровный храп.

Назавтра она проснулась в чудесном настроении. Ей казалось, она видела во сне что-то очень приятное, но что именно, Вероника вспомнить не могла. Она аккуратно застелила кровать, развесила в шкафу постиранные вещи. Затем подумала немного и открыла тумбочку. Выдвинула верхний ящик. Он был почти пуст, не считая щетки для волос, зарядки для смартфона и какого-то приблудного журнальчика, невесть как сюда попавшего. Вероника засунула под него руку и вытащила на свет божий раскрытую пачку презервативов. Повертела ее в ладони, затем решительно накинула халат и спустилась. Открыла мусорное ведро и кинула туда всю упаковку. Вот так. Теперь Егору будет не до инстинктов. Вернее, как раз инстинкт-то и должен победить.

За дверью царапался и скребся Мальчик. Вероника впустила его в дом. Пес бросился к ней на грудь, норовя лизнуть щеки и нос.

– Ну ты чего? – Вероника, смеясь, гладила собаку, попутно соображая, что бы такого необычного приготовить на ужин, после чего Егора непременно потянет в спальню совершать подвиги. Мясо? Да, пожалуй, но не простое, а антрекот, пожаренный с кровью, в имбирном соусе, с гарниром из фасоли. Вероника пришла в восторг от своей идеи и невольно сглотнула слюнки, представив, как будет выглядеть блюдо. Она дала Мальчику поесть, пропылесосила, выпила кофе и стала собираться в магазин.

Для ужина у нее было все, кроме фасоли. Еще Вероника хотела купить сметаны и творога – она покупала их в Плацкинине регулярно, раз в два-три дня, и они неизменно съедались Егором на завтрак. Одевшись, Вероника заколебалась, не взять ли ей с собой прогуляться пса. Мальчик вертелся рядом, умильно заглядывая ей в глаза.

– Лучше сиди дома, – решила она. – А то вдруг опять нарики нагрянут, еще что-нибудь решат распилить. Лучше мы вечером вместе с Егором с тобой пройдемся.

Мальчик недовольно брехнул пару раз.

– Ну-ну, не ругайся. – Вероника примирительно потрепала пса между ушей. – Давай-ка неси вахту. А я тебе за это свеженького мясца.

При слове «мясца» Мальчик зашелся возбужденным лаем. «Все понимает», – подумала Вероника и улыбнулась. Она вышла за калитку, заперла ее и бодро зашагала по ставшим уже привычными сугробам.

Люда стояла за прилавком, ее шикарная коса была скручена на затылке замысловатой улиткой. На глазах жирные стрелки, губы накрашены ярко-малиновым. Вид у нее был загадочный и одновременно скучающий.