Кэрол лежала на больничной койке в течение нескольких месяцев, не реагируя ни на что и не проявляя ни малейшего признака сознания. Она ничем не выделялась из потока пациентов, которых мы с Мелани видели каждый день. Кэрол неоднократно обследовали опытные неврологи, и в конце концов поставили ей диагноз: вегетативное состояние. Женщина оказалась следующей в очереди пациентов, подходящих для фМРТ-исследования.

Вскоре мы начали получать некоторое признание за нашу работу. Случай с Кейт привлек внимание всей Великобритании, а научные статьи, которые мы опубликовали, описывая результаты экспериментов с Кейт, Дебби и Кевином, заметили в других больницах, откуда стали регулярно отправлять нам пациентов на сканирование мозга. Мы, в свою очередь, были готовы обследовать пациента с помощью разработанных нами новых способов. Так, мы собирались внушить Кэрол кое-что сделать. То есть сперва мы должны были дать ей инструкции, объяснить, что именно делать и когда. Прежде мы сами предпринимали некоторые действия: показывали пациентам изображения их друзей, проигрывали записанные особым образом слова и так далее. От пациентов требовалось просто лежать и, как мы надеялись, поглощать предложенную информацию. Однако теперь мы намеревались заставить Кэрол самой предпринять некоторые усилия, выполнить команду, чтобы активировать определенным образом собственный мозг в ответ на наши указания.

Мы попросили Кэрол представить игру в теннис, вообразить, как она размахивает рукой вперед и назад, бьет слева, справа, подбрасывает мяч на подачу. Инструкции мы повторили пять раз. Мы хотели, чтобы Кэрол изо всех сил представила игру в теннис. Как будто она играет в финале Уимблдонского турнира!

Когда мы прочли инструкции в последний раз, атмосфера у пульта управления сканером буквально накалилась. Все ли мы правильно сделали? В каком-то смысле происходящее казалось полным безумием. Мы просили пациентку в вегетативном состоянии представить, что она играет в теннис! Однако внутри сканера творилось нечто удивительное. Всякий раз, когда мы просили Кэрол представить игру в теннис, ее премоторная кора активировалась так же, как у здоровых добровольцев! Когда мы давали инструкцию остановиться, расслабиться и отдохнуть, активность в премоторной коре исчезала. Невероятно, если не сказать больше!

Затем мы дали Кэрол задание вообразить, будто она ходит по дому. И снова повторили просьбу пять раз. Мы хотели, чтобы Кэрол вернулась туда, где она жила до аварии, вспомнила планировку дома, могла перейти из комнаты в комнату, представить мебель, фотографии, двери и стены.

Мы знали, что задание сложное, но Кэрол справилась успешно. Когда мы попросили ее перейти из комнаты в комнату, ее мозг показывал активность, идентичную активности здоровых добровольцев. А когда мы попросили ее перестать мысленно перемещаться по дому, Кэрол мгновенно выполнила просьбу. Мне даже вспомнился эпизод из трогательного сериала, где врач просит больного: «Если вы слышите меня, сожмите мою руку». Только мы не просили Кэрол сжать руку. Мы просили ее активировать мозг. И она так и сделала! Я будто услышал голос Кейт: «Продолжайте сканировать мозг. Меня нашли будто по-волшебству». И на сей раз это действительно напоминало волшебство. Мы нашли Кэрол. Она не была в вегетативном состоянии. Кэрол отвечала нам, выполняла все наши инструкции.

Меня охватил восторг. Кэрол находилась в сознании, и мы это знали!

Этот захватывающий момент наступил после многих лет экспериментов, уточнений, размышлений, блужданий взад и вперед, попыток решить задачу по кусочкам, в надежде что ответ где-то рядом. И мы своего добились! Мы отыскали корень всего.

Может показаться странным, что мы не принялись изо дня в день сканировать Кэрол, стараясь узнать, каким был ее мир, и, возможно, улучшить качество ее жизни. К сожалению, в науке так не делается. Единственный способ продвинуться вперед требовал следования строгим протоколам, заранее установленным комитетом по этике; тем протоколам, которые будут тщательно изучены широким научным сообществом, когда историю Кэрол опубликуют. Привлекая Кэрол к эксперименту, мы намеревались обнаружить, в сознании ли она, а не устроить с ней сумбурную беседу. Мы инвестировали огромное количество средств и энергии, научного капитала, чтобы добраться до этой точки и шире раздвинуть горизонты новой области науки. Затевалась долгая игра, Кэрол и другие наши пациенты – лишь первые ласточки, которые сделали возможным контакт с людьми в вегетативном состоянии, не говоря уже о новых данных о природе самого сознания.

* * *

Как ни печально, мы не смогли открыто объявить даже родным Кэрол о результатах наших изысканий. Когда мы обращались в комитет по этике, чтобы провести исследование, мы и не думали, что действительно докажем присутствие сознания у пациента в вегетативном состоянии. А если и докажем, то что станем делать потом. Комитет по этике должен одобрить любые, пусть самые небольшие, изменения в протоколе, например количество сканирований одного пациента. А перед нами стояла гораздо более сложная задача, нежели изменение протокола, – мы очутились в совершенно новой реальности! Принцип, лежащий в основе требований комитета, конечно же верный, однако в то время я не мог оценить его по достоинству. Каждое исследование всегда предварительно изучается беспристрастным комитетом по этике самым тщательным образом – это всем известно и не вызывает нареканий. А теперь представьте: мы сообщаем матери Кэрол, что ее дочь осознает реальность, и пожилая женщина в отчаянии совершает самоубийство! А муж Кэрол в гневе убивает водителя одной из машин, сбивших его жену. Конечно, подобные сценарии слишком драматичны и маловероятны, но если они все же осуществятся, кто за это ответит? Вероятнее всего, отношение родственников к Кэрол изменится, однако последствия этого также необходимо тщательно заранее продумать. Кроме того, поймут ли близкие, что сам факт того, что Кэрол осознает реальность, отнюдь не повышает шансы на ее выздоровление? Не дадим ли мы им ложную надежду? Поймут ли они, что, хоть мы и установили контакт с Кэрол, сделать больше ничего не можем? Мы не открыли новый способ излечения Кэрол и не получили возможности регулярно с ней общаться.

Итак, ни о чем из вышеперечисленного мы заранее не подумали и не составили план действий, ведь никто не знал, отыщется ли пациент в вегетативном состоянии, чей мозг будет реагировать на наши просьбы.

* * *

В конце концов, решения принимал не я. Я всего лишь формулировал вопросы и разрабатывал эксперименты. Наш этический протокол позволял сканировать пациента, но ни словом не упомянул о том, что мы скажем его семье. Будущее лечение Кэрол находилось в ведении других специалистов, и у меня не имелось никаких полномочий вмешиваться. Если родственники Кэрол и могли получить какие-то сведения, то лишь от лечащего врача, а он в данном случае решил им не сообщать о результатах сканирования, полагая, что на состоянии пациентки это никак не скажется. Наверное, он посчитал, что семье Кэрол будет тяжелее видеть ее, зная, что она в сознании, чем думать, будто она ничего не осознает и не чувствует. А может, испугался последствий, которые неминуемо повлекло бы за собой такое решение. Ведь куда важнее следить, чтобы состояние Кэрол не изменилось в худшую сторону. Я был с этим не согласен. Мне вспомнились Кейт и Дебби – когда их семьи узнали о положительных результатах сканирования, состояние обеих пациенток улучшилось. Может, Кэрол тоже испытала бы нечто похожее? Однако случаев с Кейт и Дебби оказалось недостаточно, чтобы убедить лечащего врача Кэрол. Думать об этом было очень тяжело.