В этой свалке я услышал сухой и тупой треск ломающихся костей. Кто-то схватил меня за горло. Рукоятью шашки я ударил по чужой голове.

Голова что-то пробормотала, и я больше ее не видел, как и тех рук, что сжали было мне горло…

Когда мы, прогнав австрийцев, вернулись в окопы, все тело у меня дрожало мелкой, конвульсивной дрожью, — последствием сильного физического и морального напряжения…

И было очень тепло.

Вчера в такой же атаке мне пришлось столкнуться с их офицером. У него быль узкий, но длинный палаш. У меня казачья шашка без гарды. Я инстинктивным движением тренированной на «защитах» руки отвел удар и нанес свой. Минуты две мы дрались как в манеже на состязании, чутко и по-звериному ловко и осторожно. И я, глядя (это было засветло) на курносое и румяное лицо с холеными бачками и усиками, в эти серые наивные глаза, почему-то поразился.

— Зачем!.. Почему? Ведь мы с этим белокурым неженкой и не знали друг о друге… И нелепо было бы сознавать, что человек, венец творения, интеллигент, без сомненья, тычет в меня своим железом и норовит убить меня… И тут я понял, что мы сейчас не люди, а живая сила страны… И то убийство, которое сейчас совершится — будет законно и… почетно!

На десятом ударе мне удалось ткнуть его концом шашки в правый висок, и больше я его не видел…

Ночью австрияки, потеряв надежду сделать с нами что-либо штыками, начали засыпать нас восьмидюймовыми гранатами. Было жутко.

Одним разрывом, совсем около, меня швырнуло на землю и захоронило землей. Я пролежал часа три без сознания. Сегодня бой на время стих.

Я отлежался в здешнем дивизионном лазарете и вечером еду в полк, с проходящим туда обозом. Врачи не пускают и настаивают, чтобы я уехал с ранеными. Дудки!

Но «между прочим», как говорил один мой денщик, почти ничего не слышу и совсем плохо вижу. «Усе болит», одним словом. Но надо же подраться в конном, любимом строю.

10 октября

Я в полку. Еле-еле добрался. Приехал в Галицию с севера на юг. Погода установилась. Легкая изморозь кудрявит белым кружевом инея просыпающиеся по утрам рощи. Куда ни глянет глаз — тянутся склоны, лощины, холмы и переломы северных Карпат, то есть, вернее, Бескид.

За ними желанная Венгрия с ее старым вином, с дорогими клинками и горячими женщинами. Мы уже заглядывали туда, в просторные равнины красивой страны. Но изменившаяся обстановка на нашем правом фланге и в центре заставила нас уйти оттуда и вновь засесть в суровых лощинах северных склонов этой горной естественной границы нашего в далеком прошлом и в блестящем настоящем государстве.

В настоящем потому, что теперь-то уже едва ли Австрия вернет Галицию.

Плохое время я выбрал для прибытия в полк. Конной работы, увы, нет! Она была раньше, когда еще венгерская конница не обтрепала свои яркие мундиры и рейтузы в стычках с нашими лихими кавалеристами. Тогда, в начале войны, нередко приходилось браться за тяжелую шашку и полосовать ею налево и направо в шуме и хаосе конной стычки. Бывают, правда, и теперь кой-какие делишки, но… в них участвует не больше двадцати-тридцати всадников с обеих сторон. А больше все пуля. Да и правду надо сказать, не очень-то расскачешься на этих горных, скользких тропинках и скатах. Леса, овраги, болота, бурелом, камни — вот театр для кого угодно, но только не для конницы.

А жаль! Умеют драться венгры! И когда окончится война и в ореоле славы встанут имена, числа и факты, — этой славы наших конных полков много помогут дравшиеся лавами венгры.

Это был их бенефис и дебют, когда они, целой дивизией, на маленьких, горячих конях, все в цветных сукнах и ярко горящих пряжках и бляхах, неслись с диким гулом на наши стрелковые цепи и окопы…

Грохотала земля… Навстречу неслись тысячами глупые пули и падали под их укусами и кони и люди, задержанные в своем бурном беге.

Рвались и плавили воздух очереди шрапнелей, и все больше и больше оставалось ярких пятен на земле, позади прошедшей лавины… Но она все шла. И уже видны были длинные искры палашей и взметы лошадиных тел, набавлявших карьера… О! Что эта за чудная, гордая картина была!.. Застонала земля пред окопами нашими и, не смогшие остановить огнем близящиеся вал стрелки, поспешно ушли из окопов на опушку леса сзади, чтоб там с помощью толстых деревьев остановить бешеный прилив рыцарей… А они, эти рыцари, все шли!! И вот в последний момент, когда передние дикие кони уже перепрыгивали мощными бросками оставленные стрелками окопы — загудела земля слева… Новая лавина, с длинной колеблющейся щетиной пик впереди, вынеслась во фланг венграм, припав к шеям идущих во весь опор лошадей и горя одним многотысячным желанием — доскакать и убить!.. Сшиблись… И два часа подряд шло кровавое месиво лошадей, людей, ударов и брызгов крови… И многие из нас, получившие тяжелые удары палашей, могут гордиться ими, ибо получили их от истинных рыцарей, храбрых и красивых своей средневековой удалью. И первое время наши шашки, бессильно скрежеща, скользили по твердым шапкам и эполетам венгров… А уж потом они, эти шашки, смекнули, в чем дело, и стали бить по лицам и шеям, дробя хрящи, лохматя кожу и глубоко просекая твердые мышцы…

И дай Бог всегда так рубить всякому, как рубнул, например, один венгерский гусар, разбивший у казака дульную накладку на винтовке и на ноготь вогнавший свой длинный и тяжелый палаш в сталь дула винтовки.

Кто знает, что такое рубка, тот поймет, чего стоит этот удар. Но все же лихачу-гусару он стоил жизни, выткнутой из него жадным лезвием послушной пики… Да. Это была битва рыцарей. И все бывшие в ней — храбры.

А теперь… После этого дела, стоившего венграм почти всей дивизии, больших боев нет. И часто кавалерист делает перебежки и зарывается в землю, как наиопытнейший стрелок. И так же ходит в атаку, раскачиваясь на непривычных к долгому бегу ногах… Причина? Страшная убыль в лошадях и стой и с другой стороны. Ведь многие кони прошли бессчетное число верст, считая походы и разведочную работу… А эти горы? А эта гоньба по камням? А бескормица из-за недостатка времени? Да разве мало причин для того, чтобы окончательно надорвать животы нашим коням… Да еще наши-то еще хоть кой-как, но работают — а у австрийцев и этого нету… Все почти «опехотились».

Много было спора из-за лошадей. Что нужно кавалеристу? рост? порода, или кровь? выносливость? По всей вероятности, эта война много скажет решающего по этому вопросу.

Но пока, теперь уже, в достаточной мере выяснилась непригодность холеных чистокровных лошадей, каких много у венгерской конницы.

С другой стороны, такая лошадь, вершков на пять, даже на шесть, хороша для тока. Налетит с хода на низкорослого степняка и, как гончая зайца, опрокидывает его грудью…

Но та же громадина «кровная» вязнет и бьется со своими саженными ногами, проваливаясь в болотине, по которой, правда, кое-где спотыкаясь и увязая, прошли собачьей «ходою» наши казачьи кони. Лучше всего, по-моему, иметь лошадь степной породы, не избалованная, с привитым удачными скрещениями хорошим сердцем и мощным костяком. Ростом вершок или два. Тогда она будет хороша на ходу, тверда в «сшибке», неприхотлива и вынослива в походной бескормице и, наконец, что очень важно, не будет вязнуть в каждом болоте.