— Поздравляю с ученицей, — шепнула она издевательски.

Кайтусь покосился на неё и сухо обратился к пострадавшей:

— Кто был инициатором поездки в Лонцк?

— Климчак, — уверенно ответила Стася.

— Он поехал с Зажицкой?

— Ну да.

— А Зажицкая приходила к вам и говорила об изменении показаний?

Стася заколебалась. Несомненно, девчонки не раз обсуждали эту драматическую тему, и ей сейчас трудно было ответить на такой вопрос. О каком изменении и каких показаний шла речь? На сколько Патриции удалось сориентироваться, это Зажицкая подбивала Стасю выступить против своего любовника, затем Зажицкая в союзе с Гоноратой пытались его обелить, представляя Стасю распутной гетерой. На каком-то этапе следствия Климчак облил грязью бывшую любовницу, а она принялась вешать на него всех собак, чем и продолжает заниматься. Скорее всего, и Гонората пробовала Стасю уломать.

Судья отдохнул и встрял в свойственной ему манере, путая обвинению все карты:

— Разве Гонората не приходила с разговором о показаниях?

Стася поняла:

— Обе они с Павловской приходили, но меня не застали, только в третий раз, у Зажицкой…

— И что?

Ему удалось-таки здорово смутить Стасю.

— Павловская позвала меня к Гонорате. Та ждала во дворе и просила меня отказаться от обвинения…

Ну и что? Судье этого хватило, и дальше он не расспрашивал. Похоже, прокурор потерял дар речи. Такого идиотского допроса ещё поискать!

Адвокат пришёл к выводу, что теперь его очередь, и затронул две проблемы, вполне даже существенные. Бывала ли Стася в гостях у разных друзей и знакомых? Бывала, конечно.

— А водку там пили?

— Когда, к примеру, именины, то пили.

— Значит, вы не первый раз пробовали водку и знаете, какие бывают последствия?

— Ну… Да… Но…

Защитник выдержал осуждающую паузу, а затем как-то так собрался, что судья, который уже в нетерпении открыл было рот, захлопнул его с отчётливо слышным стуком. Защита неожиданно вызвала у старикана интерес:

— Вы знали, что Зажицкая — любовница Климчака?

Вопрос прозвучал строго, но Стася опять упёрлась.

— Нет, не знала.

— Брехня, — шепнула Патриция в брошку не менее упрямо.

— И вам не известно было, что они встречаются, вместе уезжают? Вы ни о чём не догадывались?

— Нет, я ничего такого не заметила.

— И никаких сплетен вы не слышали?

— Нет, не слышала.

Стася окаменела в своём упрямстве, не иначе как сама себя убедила, что ничего не знает.

Защитник тяжело вздохнул:

— А там, в том подвале… Расскажите подробнее, как все происходило. Ведь когда он брюки снимал, вас отпустил?

— Ничего подобного, держал меня.

— Как это? У него же нет третьей руки?

— Зубами, — не преминула подсказать Патриция шёпотом. — Силой воли.

Стася предпочла иное объяснение:

— Одной рукой держал меня, а другой снимал брюки, — стояла она на своём.

— Значит, одна рука у вас была свободна. Почему же вы не защищались, не вырывались?

— Я вырывалась, а он держал за обе руки.

Патриция машинально взглянула на руки обвиняемого. Тот сидел, облокотившись на перегородку и свесив наружу эти самые руки. Можно было легко убедиться, что на лопаты они не походили — нормальные ладони среднестатистического мужчины. Сравнив их со Стасиными, журналистка подумала, что они могли бы носить перчатки одного размера.

Адвокат развивал начатую тему с вполне объяснимым недоверием:

— Он одной своей держал вас за обе руки?

— Ну да.

— И при этом ещё снимал брюки…

Защитник всем своим видом демонстрировал осуждение столь неправдоподобных показаний и сумел добиться недоверчивого перешёптывания в публике. Стася энергично подавила в себе зашевелившееся было смущение, мобилизовав всё своё упорство.

Господин адвокат снова вздохнул:

— А сие вещественное доказательство — эта ваша пуговица, когда была обнаружена? При обыске?

— Каком… — начала Стася, но, спохватившись, быстро поправилась: — Ну… Нет… Это раньше…

— Когда «раньше»?

— Ну… сразу.

— Так кто же её нашёл, вы или милиция?

— Ну, собственно… вроде как я…

— Это я нашёл, — заявил со своего места Климчак.

Адвокат не замедлил воспользоваться случаем:

— Так всё же вы или обвиняемый?

Замешательство Стаси разрослось до неимоверных размеров, лопнуло и сменилось отчаянным упрямством:

— Я сказала, что он оборвал, а я её искала, и он тоже искал, и вот, лежит, сказал, возьми свою пуговицу, вот я и забрала и представила как доказательство…

— Что же это получается, господа? Жертва и насильник после всего, что произошло, вместе в мире и согласии убирались в подвале?

— Не то чтобы убирались… Но я хотела отыскать пуговицу…

Адвокат выдержал паузу настолько долгую и столь многозначительную, что весь зал разуверился, будто какое бы то ни было насилие имело тут место. А изнасилование без насилия?

После очередного вздоха защитник продолжил:

— В котором часу вы тогда вернулись домой?

— Около двадцати четырех.

— И кто вам открыл?

— Отец.

— А отец не сердился, что вы так поздно пришли домой, он вас не бил?

— Нет.

— У вас на лице были следы побоев, разве отец не заметил?

— Я не зажигала свет…

По мнению Патриции, отец бы не заметил, даже если бы Стася вернулась и вовсе без головы, или в окровавленной шиншилловой шубе с мясницким ножом в руке, или с «Калашниковым». Гораздо более важными представлялись утренние наблюдения женской части семьи, но, оказалось, что Стася довольно ловко смогла их избежать.

— Сестра не видела, она во дворе была. А мама пошла в магазин, вот я тогда и вышла.

— К Зажицкой?

— Ну да.

— Она ваша лучшая подруга?

— Нет.

— А кто?

— На самом деле Мельницкая…

Судья во время допроса Стаси малость заскучал, поэтому, решив взбодриться, ухватился за прозвучавшую фамилию и велел вызвать Мельницкую, отставив пока что в сторонку жертву вместе с адвокатом. Последний не протестовал.