В нескольких шагах от меня Уолтер остановился и швырнул на выбеленные на солнце доски конверт из плотной бумаги. Он пристально посмотрел на меня, и я увидел свое отражение в черных стеклах его очков. Уолтер подсел ко мне на край причала, свесив ноги над водой.

– Твоя книга хорошо расходится, – сказал он. – Я рад за тебя.

– Это замечательно.

Увидев, что я тереблю конверт в руках, Уолтер сказал:

– Я его не вскрывал.

– Мог бы и не говорить это.

– У тебя клюет!

Схватив удочку, я подсек, однако поплавок вынырнул на поверхность без натяжения лески. Когда я отпустил удочку, поплавок застыл неподвижно.

– Проклятие, это была крупная рыбина. Вероятно, черный окунь. – Бросив удочку на причал, я взял стакан с виски и сказал, вставая: – Пошли.

Хотя погода держалась умеренно теплая, за целый день на солнце причал раскалился, словно асфальт летом. Мне обожгло пятки.

– Идем в дом. Я угощу тебя пивом.

В одних только плавках, я взбежал по причалу к берегу, прыгнул на траву и стал ждать. Уолтер, как обычно, шел неторопливо. Мы вместе прошли во двор, узкую зеленую полоску, поднимающуюся от берега к дому. Я не подстригал газон вот уже две недели, поэтому трава мягким, густым ковром поднималась на несколько дюймов выше щиколотки.

Когда мы шли по ступеням на веранду, я оглянулся на лес справа. И подумал о трупе, спрятанном там, том самом трупе, который полностью перевернул мою жизнь. На какое-то мгновение я заново пережил то, как обнаружил его: запах, страх, ужас открытия…

Войдя в дом, я выдал Уолтеру бутылку пива из холодильника и провел его в гостиную. Гораздо более трезвый, чем мне хотелось бы, я пошел смешать себе еще виски с содовой, а Уолтер растянулся на диване.

– Извини, что не заглянул к тебе, – сказал я, оставаясь у бара.

– Тебя вымотало турне в поддержку книги?

– Просто у меня не было настроения постоянно находиться на людях. Постоянно быть в форме.

Бросив в стакан несколько кубиков льда, я наполнил его наполовину лимонной содовой, наполовину виски, размешал, вернулся в гостиную и уселся в кожаное кресло напротив Уолтера.

Его взгляд упал на «Коричневую композицию № 2», взирающую на нас со стены над камином во всей своей помпезной красе. Он усмехнулся, но натянутость наших отношений заставила его оставить при себе свое замечание.

– Знаю, – сказал я, – полное дерьмо. Этот Ломан просто пачкал краской холсты. Мне хочется отвесить ублюдку хорошего пинка. Ума не приложу, зачем я оставил здесь эту мазню. И не могу сказать, что я к ней привык. Напротив, с каждым днем я ненавижу ее все сильнее.

– Должно быть, где-то в глубине души он сознавал, что бездарь. Дружище, тебе следовало бы прислушаться к моим словам.

– Знаю, знаю. – Я зевнул. Как только Уолтер уйдет, я отключусь. – Как семья?

– А, обязательный вопрос… Всё в порядке. В последнее время я стараюсь проводить с ними больше времени. Меньше торчать в редакции. На самом деле через два часа я должен быть на школьном спектакле. Тридцать шестилеток на сцене. Можешь себе представить?

– И что они будут ставить?

– Мамета[11].

Мы рассмеялись. Мы всегда смеялись, когда бывали вместе.

– Бедняжка Дженна – она так волнуется! Вчера ночью забралась в кровать к нам с Бет, вся в слезах… Мы заснули, утешая ее. Проснулись в луже.

– О-ох! – Меня передернуло. – Восторг родителей. Я уж как-нибудь обойдусь без этого!

– Ты это серьезно? – спросил Уолтер, сбрасывая с ног штиблеты и устанавливая бутылку себе на грудь.

– Ну да, черт побери! Все жалеют меня, когда я говорю, что не хочу жениться и заводить детей. Но это не возвышенное отречение. Просто я абсолютно точно знаю, что на свете нет ни одной живой души, рядом с которой мне хотелось бы просыпаться изо дня в день. За исключением тебя, разумеется. На тебе, Уолтер, я бы женился. Говорю это совершенно серьезно.

Мой друг добродушно рассмеялся.

– Карен тогда сильно тебя обидела, но нельзя же злиться всю жизнь.

– Черт возьми, откуда тебе знать, что я должен чувствовать?

– Потому что человек не может идти по жизни, не влюбляясь время от времени в кого-нибудь.

Как это печально! Уолтер действительно полагает, что я хочу жить его жизнью. Он считает меня Гэтсби для своей Дейзи[12]. Возможно, это действительно так.

– Я был влюблен в Карен, – сказал я, и мне к горлу подступил клубок, но я проглотил его. – И что это мне дало? Итак, я был в нее влюблен и думал, что хочу провести с ней всю жизнь. Так продолжалось два года, но внезапно Карен расхотела иметь что-либо со мной. Не пожелала даже остаться друзьями. Сказала, что я – это пройденный этап. Просто пройденный этап, твою мать! Два года моей жизни, потраченных впустую. Я думаю о том, что мог бы написать за это время – и это меня просто бесит, твою мать! – Покачав головой, я отпил глоток хмельной лимонной содовой. – Я скажу тебе вот что: это станет настоящим чудом, если я когда-либо женюсь, потому что я к этому не стремлюсь. Я просто не думаю, что это произойдет, и после двух лет с Карен… Проклятие, с меня достаточно!

– Тебе попалось гнилое яблоко, и теперь ты думаешь, что все яблоки такие на вкус, однако это не так, – произнес Уолтер самодовольным тоном человека, уверенного в собственной правоте.

– Быть может, кому-то просто нравятся гнилые яблоки.

Уолтер обиженно скривил рот.

– Извини. Ума не приложу, почему я себя так веду. В настоящий момент я просто налакался.

– Послушай, все этапы рано или поздно подходят к концу. Радуйся тому, что ты не законченный кретин вроде Билла Йорка.

– Этот хрен по-прежнему у вас литературный редактор?

– Ага. Полный ублюдок. Устроил мне сегодня разнос за то, что я ухожу рано.

– Ты руководишь журналом. Выгони его.

– Если б он не был таким хорошим редактором, я бы уже давно дал ему пинка под зад. Но я не плачу ему за то, чтобы он был порядочным человеком. До тех пор пока он выдает безукоризненные в грамматическом отношении тексты, он может быть хоть Князем тьмы.

– Я просто в восторге от твоей принципиальности!

Мы снова рассмеялись. Последовала короткая пауза, но, поскольку она наступила вслед за смехом, натянутости в ней не было. Отпив пива, Уолтер поднял на меня взгляд.