— Что вы предпочитаете к кофе? Коньяк, ликер? — с улыбкой спросил Турецкий.

— То же, что и вы, Саша.

— Жаль.

— Почему?

— Потому что я — коньяк. Медики считают, что он сосуды расширяет.

— А что, в этом уже есть надобность? — Она в игривом ужасе округлила глаза.

— Пока нет, — таинственно сказал Турецкий. — Знаете анекдот, как Гоги умирал?

— Нет, но хочу!

— Так это же просто замечательно! — воскликнул он и усмехнулся откровенной двусмысленности. — Уехал на чужбину Гоги, заболел и умер. Случайные соседи захотели оповестить его родных, но решили сперва их подготовить к печальной вести. Дали телеграмму: «Гоги очень болел, наверно, уже умер». Родня недоумевает, пишет ответ: «Срочно сообщите: он жив или умер?» — и получает другую телеграмму: «Пока умер». Вот и у меня — пока нет. Но я за рулем.

Римма смеялась так прелестно, что смотреть на нее было сплошное удовольствие.

— А разве такого важного следователя, как вы, Саша, милиция еще останавливает? — спросила наивно.

— С чего вы взяли, что я важный?

— Алексей Алексеич предупредил. Такой, говорит, шибко важный, что с ним надо держать ухо востро! Это действительно так?

Флирт разгорался вовсю. Но ведь было и дело. И Турецкий постарался переключить даму на нужную волну, чему весьма способствовали две рюмочки коньяку, принесенные пухленькой буфетчицей.

Римма, выпив, снова разгорелась было, но от вопросов Турецкого быстро поскучнела. Стала рассказывать.

О «товарищах» из ФАПСИ Александру Борисовичу в общих чертах уже было известно. Так что Римма просто подтвердила сам факт их пребывания в институте и обнажила суть их интереса, проснувшегося, ни много ни мало, через три месяца после кражи. Это уже должно о чем-то говорить. Но настоящим открытием для Турецкого стала случайно брошенная ею фраза:

— Эти хоть вели себя пристойно…

— А что, были и другие? — осторожно спросил Турецкий, чувствуя, как стало вдруг горячо. То все тепло да тепло, а тут будто пламя полыхнуло.

Еще одна рюмочка и новая чашка кофе для Риммы пришлись как нельзя кстати. Сам Александр Борисович ограничился кофе.

Словно ощутив заново былой страх, Римма, со страстью подлинного художника, с такой яркостью изобразила картину посещения ее бандитами, что Турецкий восхитился и памятью ее, и темпераментом.

— Давайте еще раз: как они выглядели?

Лучше других у нее получился портрет главного, одетого как все московские «качки» — куртка, цепи, желтые зубы, отсутствие шеи, прижатые к черепу уши и прочее. Низкий, хриплый голос, жующая нижняя челюсть. Но речь — без мата, хотя очень грубая и жесткая. Одно ругательство всего и прозвучало: сука, но к кому оно относилось — к ней или Игорю Махову — она не поняла. Речь-то ведь шла главным образом о нем. Где живет, с кем, где работает и так далее. А она знала не больше всех остальных.

— Какого числа это произошло?

«Странно, — думал Турецкий, — кадровик показался человеком честным. И если он не упомянул новых посетителей, значит, их и не было у него? Или все же приходили, но настращали, подобно Римме? Нет, — решил Турецкий, — такое вряд ли возможно. Одно дело, когда к тебе являются домой трое громил в цепях и золотых браслетах, а совсем другое — в учреждение. Да их бы охрана не пропустила. Хотя, если судить по той бабке…»

— А произошло это… сейчас скажу… девятнадцатого числа. Двадцатого у нас получка, а это было накануне. Вечером. Представляете, Саша, какого я ужаса натерпелась? — Римма снова умело округлила глаза, видно, это была у нее «коронка», сильный прием. Кто ж выдержит? Обязательно тут же ринется защищать несчастную девочку! Всеми доступными способами. А их ох как много!

— Представляю, — совсем уже потеплевшим голосом сознался Турецкий. — И?

— Что — «и»?!

— Ну, вы же все им выложили? Так я понимаю?

— А что бы вы сделали на моем месте? Когда трое… таких? Вы бы, Саша, посмотрели мою однокомнатную квартирку и все поняли: где я и кто — они!

Намек был более чем прозрачен. Вообще-то Римма к себе домой мужчин не водила: для этого были подруги с их квартирами. Своя же для нее была табу. Турецкий, не подозревая о том, оказался первым, кто удостоился подобной чести. Но он этого не знал и отнесся правильно к сказанному якобы случайно.

— Заманчиво, конечно.

— Что именно? — удивленно вскинула брови Римма.

— Взглянуть на квартирку. И сопоставить, — улыбнулся Турецкий. — Когда прикажете?

— Ох, мужчины! — завлекающе протянула Римма. — Слова им не скажи, на лету хватают и сразу по-своему.

— Это очень плохо?

— Смотря для кого, — ненароком вздохнула Римма. И Турецкий понял, что фактически получил приглашение. Дело оставалось за малым.

— Тогда у меня имеется к вам встречное предложение. Позвоните к себе на работу и скажите, если у вас нет сегодня неотложных дел, что я вас вызвал в Генпрокуратуру. Есть несколько вопросов. Повестку я вам, естественно, вручу, прямо у себя в кабинете. А мы поедем ко мне, на Большую Дмитровку, посмотрите, как «важняки» работают. А заодно мы с вами попробуем создать фоторобот вашего «быка» и уточним кое-что. А после этого я обязуюсь лично доставить вас прямо на вашу квартирку. Если вы не возражаете.

— А у вас там надолго? — Это единственное, что ее волновало в данный момент.

— Все будет зависеть от нас.

— Тогда поехали! — решительно заявила она. — Только я забегу на минутку и возьму свою сумочку. А заодно и предупрежу, что сегодня уже не вернусь.

— Отлично. Жду вас возле машины…

Вечер сулил неожиданное приключение. Но ехать Александр Борисович в последнюю минуту решил не к себе в Генпрокуратуру, а на Петровку, 38, в МУР, к Славе Грязнову. Может, и не надо будет создавать фоторобот, достаточно девочке показать коллекцию крутых московских уголовников, и она опознает того, кто был со своей охраной у нее дома. Вечером — у нее, а уже ночью они пытали тех парней. Похоже на правду.

И показания ее можно будет записать. А потом… Потом, как камень ляжет. Приглашение он, во всяком случае, уже получил. Грех не воспользоваться. Такого бы и Грязнов не понял.

Пока Римма бегала отпрашиваться, Турецкий позвонил по мобильному телефону на Петровку и сказал Славе, что в течение получаса с небольшим подъедет с одной свидетельницей по очень важному делу. Грязнов отреагировал с присущей ему ехидцей:

— Что, опять негде?

— Славка, как ты можешь! — деланно возмутился Турецкий.

— Ладно, жду.

Римма появилась быстрее, чем он ожидал. На ее шее появился кокетливый платочек, от которого томительно пахло хорошими духами. Турецкий подумал, что после этой поездки Ирине Генриховне придется минимум неделю и близко не подходить к машине.