многих критиков, Асеев владел словом едва ли не лучше всех советских поэтов, был бесспорным поэтическим виртуозом. Самая популярная его поэма «Синие гусары» была посвящена декабристам:

Белыми копытами

      лёд колотя,

тени по Литейному

      дальше летят.

– Я тебе отвечу,

      друг дорогой,

Гибель не страшная

      в петле тугой!

Позорней и гибельней

      в рабстве таком

голову выбелив,

      стать стариком.

Страшным ударом стала для поэта гибель В. В. Маяковского. Человек с необычайно высоким порогом совестливости, он винил в этом и себя, как участника окружения Владимира Владимировича, не сумевшего сберечь его. На смерть друга Асеев откликнулся поэмой «Маяковский начинается», за которую был удостоен Государственной премии СССР.

Николай Николаевич прожил семьдесят четыре года (по 1963-й). Буквально накануне своей кончины он написал стихотворение «Пять сестёр», в котором говорится о счастье, данном ему одной из них:

Я каждый день, проснувшись, долго думаю

при утреннем рассыпчатом огне,

как должен я любить тебя, звезду мою,

упавшую в объятия ко мне!

На долю Асеева выпала поэтическая траектория редкого размаха – от позднего символизма до оттепели 1960-х годов, и он ни разу не оступился на ней.

Камерный театр. Молодой режиссёр А. Я. Таиров искал помещение для театра. Была труппа, были идеи и планы, но не было здания, в котором можно воплотить в жизнь желаемое. Театр мыслился небольшим, мест на четыреста. Как-то прохаживаясь по бульвару с группой артистов, Александр Яковлевич воскликнул, указывая на один из домов:

– Вот здесь можно было бы сделать прекрасный театр!

– Эта мысль, – говорила позднее А. Г. Коонен, – показалась мне просто гениальной. С этого дня наши прогулки по Тверскому бульвару участились. Гуляя, мы с увлечением обсуждали, какой из особняков больше подходит для театра. Однажды Таиров обратил наше внимание на красивый дом, окна которого были ярко освещены. Сверкающие хрустальные люстры создавали впечатление, что за окнами тянется большой нарядный зал. Мы остановились и как зачарованные смотрели в окна.

– Завтра же пойду разговаривать с владельцем дома, – решительно заявил Таиров.

Сходил. Приняли Александра Яковлевича вежливо, но так же вежливо и отказали.

– К сожалению, ваша идея, молодой человек, не из удачных, – заявил владелец красивого особняка.

В другом владении Таирова не пустили дальше передней, а на его предложение прозвучало:

– А вы, батенька, в своём уме?

Коонен предложила перенести поиски на нечётную сторону бульвара, надеясь этим обмануть судьбу:

– Моё внимание ещё раньше привлекал один особняк с красивой резной дверью чёрного дерева. Дом казался пустым и таинственным. По вечерам в окнах не было света. Таиров, оглядев этот дом, согласился со мной, что в нём что-то есть и, подойдя к двери, решительно позвонил. Всей компанией мы пошли на бульвар и стали ждать. Александр Яковлевич долго не возвращался, но из облюбованного дома вышел с сияющими глазами. Все сели на скамейку, и он начал рассказывать:

– Четыре зала, идущие анфиладой, не годятся для того, чтобы сделать театр. Ломать их грешно. Но есть возможность пристроить к ним небольшой зрительный зал и сцену. Само здание создано для театра. И подумать только, что в этом доме размещаются воинское присутствие и бухгалтерские курсы!

Сейчас это дом № 23. В начале XIX столетия он представлял собой ампирный особняк и принадлежал братьям Паршиным. Они взяли на себя обязательство перестроить здание под театр, а театр должен был выплачивать им по 36 тысяч рублей в год. По поводу этих выплат Коонен говорила:

– Никому из нас даже в голову не пришло, из каких доходов сможет маленький театр выплачивать эту сумму. Главное, мы уже видели в своём воображении театр! Мечта становилась реальностью.

Открытие театра, названного Камерным, состоялось в пятницу 12 (25) декабря 1914 года. На премьере присутствовали М. Н. Ермолова, Е. В. Гельцер, A. B. Нежданова, A. B. Собинов, почти все ведущие актёры Малого и Художественного театров. Пьеса «Сакунтала», имевшая полуторатысячную историю, по выражению Скрябина, передавала дыхание Индии и имела чрезвычайный успех. С этой пьесы в Москве началась жизнь театра, избравшего независимый путь от корифеев МХТ.

Но отметить успех должным образом труппа не смогла (не было средств). Поэтому после спектакля просто собрались в фойе за чашкой чая, делились впечатлениями, мечтами о будущем. И, как сказала Коонен, засиделись:

– Когда забрезжил рассвет, мы вышли на улицу и долго бродили по бульвару в ожидании первого выпуска газет. Наконец открылся киоск. Мы сразу же увидели «Русские ведомости» и заголовок «Московский Камерный театр. „Сакунтала“». Статья была более чем благожелательна. Этого мы не ожидали. Другие статьи, последовавшие за этой, также были очень благосклонны. Даже те рецензенты, которые не хвалили нас, яду по нашему адресу не расточали.

Коонен была звездой Камерного театра. Здесь не место описывать её сценическую карьеру, но пару штришков отметить хочется. Двадцать девять лет (!) Алиса Григорьевна с неизменным успехом играла роль французской актрисы Адриенны Лекуврёр (в одноимённой пьесе). Зрителей Коонен завораживала пластикой, глазами и голосом.

– Как великолепны её глаза в приливах гнева, страсти, либо веселья, – восторгался один из почитателей актрисы. – Они были чёрными, коричневыми, тёмно-синими. В один момент они показались даже голубыми. Они вроде бы меняли собственный цвет в зависимости от роли.

Успешный и любимый публикой театр был закрыт 29 мая 1949 года, в период кампании по борьбе с космополитизмом. Подводя итоги его короткого существования, Илья Эренбург говорил: «Это был прекрасный театр, который родился под несчастливой звездой».

Александр Яковлевич Таиров не вынес умерщвления своего детища, бывшего смыслом его жизни. Алисе Георгиевне повезло больше. Обладая голосом, исключительным по красоте и тембру («Голос раскалённый, как магма», – говорил один из её современников), она выступала с сольными концертами, по-прежнему завораживая публику. А однажды…

– Я неожиданно начала записываться на радио. К микрофону привёл меня мой неизменный друг – случай. Как-то, когда я шла по Тверскому бульвару, ко мне подошёл очень приятного вида незнакомый мужчина, низко поклонился и представился – Аджемов. Имя Константина Христофоровича Аджемова, великолепного музыканта, было мне хорошо знакомо. Сказав несколько горячих слов о моих ролях в спектаклях Камерного театра и о моих творческих вечерах, он неожиданно обратился ко мне с вопросом, нет ли у меня желания поработать на радио, сделать ряд записей из моего репертуара Камерного театра либо приготовить что-то новое.

В своё время спектакли Камерного театра записывались, но он так скоропалительно был закрыт, что эти записи исчезли. Конечно, Коонен захотелось хоть что-то вернуть