Маленькая группа с пастором. Пирамида Хеопса. Орхидеи.

Здесь что-то было не так. Он только что видел нечто значительное, но неправильно классифицировал это. Как важная встреча в календаре, которая по ошибке внесена не в ту строчку.

– В чем дело? – Борхерт, видимо, заметил его внутреннее напряжение.

Штерн поднял указательный палец левой руки, а другой вытащил сотовый. Одновременно направился обратно к ряду могил животных, где только что стоял.

– Симон спит? – спросил он.

Карина ответила после первого гудка:

– Нет, но хорошо, что ты позвонил.

Штерн не заметил обеспокоенности в ее голосе, потому что сам боялся. Вопроса, который собирался задать Симону.

– Передай-ка ему трубку.

– Сейчас не получится.

– Почему это?

– Он не может говорить.

Штерн опустился на колени перед одним из дешевеньких надгробных камней. Ноющая боль парализовала мозг и начала подбираться к глазам, и Штерн запрокинул голову.

– Ему нехорошо?

– Нет. Что ты хочешь от него узнать?

– Пожалуйста, спроси его, что написано на картинке, которую он нарисовал в больнице. Пожалуйста, это очень важно. Спроси его, каким именем он подписал рисунок.

Трубку отложили, и Штерну послышался звук открываемой двери, но он не был уверен. На заднем фоне шипело и шуршало, как при плохом радиоприеме. Прошло минимум полминуты, прежде чем в трубке пикнуло. Карина случайно нажала на кнопку, когда снова взяла телефон в руку.

– Ты меня слышишь?

– Да. – Дрожащими пальцами Штерн водил по высеченной в граните надписи. Буква за буквой. На камне перед собой он мог прочитать имя, которое назвала ему Карина.

– Плуто. Симон написал внизу «Плуто». Но тебе сейчас лучше поторопиться к нам.

Штерн больше ее не слушал, просто механически задавал вопросы.

– Почему? – тихо спросил он, не отрывая глаз от надгробного камня с именем мультяшного героя. Из-за дождя камень выглядел так, словно его окунули в масло.

– Немедленно иди сюда, – потребовала Карина, и вопиющий страх в ее голосе наконец-то сместил что-то в сознании Штерна. В настоящий момент он не мог выяснить, кто или что лежит в этой могиле и почему.

Животное? Человек? Ребенок?

Он не мог узнать, почему Симон привел их к этому месту, которое соответствовало рисунку, побывавшему сразу в нескольких руках. В руках мальчика и мертвеца. Сейчас Штерн мог только выяснить, почему Карина паникует и вот-вот накричит на него.

– Что случилось, ради всего святого?

– Симон, – ответила она, запинаясь. – Он говорит, что снова хочет это сделать.

– Что именно? – Симон поднялся и посмотрел на Борхерта. – Что он хочет сделать?

И что значит «снова»?

– Поторопись. Думаю, он должен сам тебе это сказать.

Больше там никого не было. Церковь пустовала, и он с трудом мог себе представить, что существуют люди, которые находят утешение в такой простой, скромной обстановке. Штерн снял мокрое пальто и перекинул его через руку. И тут же пожалел об этом. Здесь внутри было холодно и дуло. Воздух пропах пылью и старыми сборниками псалмов. Может, даже к лучшему, что через разноцветные окна наверху сегодня не проникало солнце, иначе отслаивающаяся штукатурка еще сильнее бросалась бы в глаза. Штерн не удивился бы, если церковный служка повесил фигуру умирающего Христа на стену только ради того, чтобы скрыть какой-то строительный недостаток. В любом случае интимная атмосфера была здесь просто невозможна.

– …Не знаю, что делать дальше. Так правильно? Или неправильно? Я должен это делать или лучше…

Штерн затаил дыхание и прислушался к шипящему, свистящему шепоту, который доносился из второго ряда. Конечно, он заметил его сразу, как вошел. Симон. С такого расстояния он казался взрослым мужчиной, просто небольшого роста. Этаким задумчивым старичком, погруженным в диалог со своим Создателем. Штерн осторожно приблизился к шепчущему голосу, но его кожаные подошвы все равно предательски скрипнули на пыльном каменном полу.

– …пожалуйста, дай мне знак…

Симон запнулся и поднял глаза. Он разнял сложенные руки, словно ему было неловко, что его увидели за молитвой.

– Прости, пожалуйста, я не хотел тебе мешать.

– Все в порядке.

Мальчик подвинулся на соседнее сиденье.

«Какие жесткие скамейки. Неудивительно, что на церковные службы ходит все меньше людей», – промелькнуло у Штерна в голове, когда он сел рядом.

– Я почти закончил, – прошептал Симон, глядя вперед на алтарь.

Штерн хотел схватить ребенка, выбежать с ним наружу, к Карине, которая, нервно куря, вместе с Борхертом ждала их перед церковью.

– Ты молишься Богу? – тихо спросил он. Хотя, кроме них, внутри никого не было, они продолжали говорить шепотом, как в павильоне ночных животных.

– Да.

– Ты хочешь получить от него что-то определенное?

– Ну, это как посмотреть.

– Ясно. Меня это не касается.

– Не в том дело. Просто…

– Что?

– Ну… Тебе все равно не понять. Ты ведь не веришь в Бога.

– Кто это сказал?

– Карина. Она говорила, что ты пережил что-то плохое и с тех пор никого больше не любишь. Даже себя самого.

Штерн взглянул на него. В полумраке церкви он вдруг понял, что имели в виду эксперты по помощи развивающимся странам, когда рассказывали о пустом выражении лиц детей-солдат. Маленькие мальчики с гладкой кожей без морщин и смертью в глазах. Он откашлялся.

– Ты только что говорил о каком-то знаке. Какую подсказку ты ждешь от Бога?

– Нужно ли мне продолжать?

«Он снова хочет это сделать», – вспомнил Штерн слова Карины.

– Что?

– Ну. Это.

– Боюсь, я тебя не понимаю.

– Я заснул. В машине.

– Снова видел какой-то сон?

Щелк.

Свеча на алтаре словно превратилась в подвальную лампу, которая освещала воспоминания Симона в его снах.

– Да.

– Про убийства?

– Именно. – Симон повернул ладони тыльной стороной вниз и украдкой взглянул на них. Как будто ручкой написал себе на коже какие-то слова для школьного диктанта. Но, кроме нежных разветвлений линий на ладонях, Штерн не заметил никакой шпаргалки, которая помогала бы Симону сейчас подбирать правильные слова.

– Теперь я знаю, почему написал «Плуто» на рисунке.