и бронтозавров, заставляя бешено стучать их стальные сердца. Бензин и кровь драконов! Или, по-вашему, это не одно и то же? Вот она — демоническая прелюдия Страшного Суда!..

   — Не говорите о Страшном Суде, доктор, — нервно перебил его господин граф (какую-то необъяснимую тревогу уловил я в его голосе), — как бы пророчества сии не обернулись против нас.

Господа удивленно встали:

   — Против нас?..

   — Сегодня мы хотели собраться, чтобы отпраздновать наш триумф, — после продолжительной паузы начал наконец граф дю Шазаль, с видимым трудом подбирая слова, — однако до самой последней минуты я не мог заставить себя явиться к вам с дурной вестью, ноги мои словно приросли к... к Маврикию... (Вот тогда-то и забрезжила во мне догадка, что отнюдь не остров

имел в виду мой бывший господин.) Братья, я долго сомневался в правильности моего толкования того странного отблеска, который с недавних пор Земля стала отражать в сторону Луны. Но, увы, я очень и очень опасаюсь — у меня при одной только мысли об этом мороз пробегает по коже, — что в самое ближайшее время может случиться непредвиденное, и мы лишимся заслуженной победы. Итак, мне, кажется, удалось угадать тайный смысл этой войны: мировой дух явно вознамерился разделить народы, с тем чтобы они, будущие члены одного общего тела, сформировались сначала сами по себе. Но какова конечная цель?.. Сие недоступно моему разумению. Тут действуют какие-то неведомые нам силы, и они могущественнее нас. А потому да будет известно вам:

Неведомое разрастается с каждым днем и все больше заполняет собой вселенную, но корни его по-прежнему скрыты от меня, и мне никак не удается обнаружить их.

Даже гороскоп — а ведь небесные констелляции лгать не могут! — лишь подтвердил то, что и без того было мне известно: демоны бездны изготовились к битве, и содрогнется скоро земля, как конь, вздрагивающий от укуса слепня; вновь проснулись титаны ночи, чьи имена начертаны в книге ненависти, и забросили из глубин космоса комету, однако на сей раз не в сторону Солнца, а к Земле, но смертоносное космическое тело прошло мимо цели и сейчас возвращается в руку охотника подобно бумерангу австралийских туземцев... Но зачем, зачем, спрашиваю я себя, для чего такие грандиозные сборы, если роду человеческому и так предначертана погибель от нашествия машин?..

И все же пелена пред взором моим стала понемногу редеть, и что-то я уже смутно различаю, хотя действовать могу лишь на ощупь.

А вы?.. Разве вы сами не чувствуете, как нечто невидимое, невесомое, неуловимое для смерти, прибывает с каждой минутой, разливаясь таким колоссальным половодьем, рядом с которым все земные моря не более чем жалкие лужи?

Что за таинственная сила, которая за одну только ночь смывает все мелкое и ничтожное и делает сердце нищего таким же необъятным, как сердце святого апостола?! Когда на моих глазах полуживая от голода гувернантка удочерила малютку-сироту—и это совершенно естественно, без театральных жестов, не рассчитывая на награду ни на том, ни на этом свете! — вот тогда-то я и почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног, и мне стало по-настоящему страшно.

Где же тот автоматизм, который мы прививали людям веками, если матери, посылая своих сыновей на верную гибель, ликуют, вместо того чтобы рвать на себе волосы? В городских лавках развешан плакат «Распятие в Вогезах»: деревянный крест сорван взрывом, а Сын человеческий по-прежнему висит и кротко улыбается!.. Вот вам и «Снятие с креста»! Каков сюжет! Воистину, пророческая руна, жаль только, никто из нас раньше не мог ее правильно истолковать.

Мы слышим шум гигантских крыл, простертых над миром, но уверены ли вы, что это ангел смерти, а не кто другой? Пребывающая вне времени и пространства совокупность всех Я, в чем бы они ни заключались: в камне, цветке, звере...

Сказано: ничто не может пропасть... Чья же длань в таком случае собирает воедино этот самозабвенный восторг, который подобно новой стихии вырвался на свободу? И каковы будут плоды его, и кто унаследует их?

Неужто вновь явится Тот, Чью стезю никому не дано пресечь, — ведь в ходе тысячелетий такое периодически случается! Мысль об этом не оставляет меня.

   — Пусть приходит! Милости просим, лишь бы Он и на сей раз явился во плоти, — насмешливо вставил магистр Вирциг. — Ужо они Его распнут... остротами! С эдакого креста Его никакой взрыв не снимет: никому не дано победить издевательский смех!

   — Как бы только Он не явился без образа, — озабоченно пробормотал доктор Хризофрон Загреус, — снизошло же недавно на животных: лошади в одну ночь выучились счету, а собаки — чтению и письму! А то еще полыхнет подобно пламени из сокровенной глубины человеческих душ!..

   — Ну а уж об этом мы позаботимся, затмим в людях свет светом, — желчно проскрипел граф дю Шазаль. — До тех пор будем ослеплять их сознание новым блеском обманчивого трезвого рассудка, пока они не перепутают Солнце с Луной, вот тогда-то мы и поселим в их душах — в их сокровенных глубинах, хе-хе — недоверие ко всему, что есть свет...

О чем еще говорил господин граф, не помню. А только то ледяное оцепенение, кое сковывало меня с первой минуты пребывания моего в этой сводчатой зале, стало понемногу оттаивать, я уж мог шевелить пальцами... Какой-то внутренний голос шепнул, что следует быть настороже, но я не внял этому совету.

Однако лампу на всякий случай — как будто она могла меня защитить — продолжал держать прямо перед собой.

Не знаю, то ли случайный сквозняк, то ли змея проникла в матовый череп болванчика, а тлеющий фитиль вдруг ярко вспыхнул... Последнее, что я еще помню — это ослепительный взрыв, затопивший мой мозг мертвенно-холодным сиянием, и свое имя, которое донеслось до меня далеким эхом, а потом... потом с глухим неживым стуком рухнуло что-то тяжелое...

Это было мое собственное тело: уже теряя сознание, я на мгновение приоткрыл глаза и увидел, что лежу на полу посреди пустой залы, стол и господа куда-то исчезли, и лишь полная луна стоит прямо надо мной...

Много, много недель пролежал я в полубессознательном состоянии, а когда стал понемногу приходить в себя, узнал — не помню только от кого, — что магистр Вирциг скоропостижно скончался и назначил меня единственным наследником своего поместья.

Но, видно, мне еще долго придется лежать в постели, так что будет время поразмыслить над случившимся и все подробно записать.

Но иногда по ночам что-то странное находит