Да, но как ему избежать этого страшного дела? Уговорить Ракету? Ну да, его уговоришь… Он человек горячий и самоуверенный. Еще, глядишь, и выстрелит в тебя из обреза, если ты начнешь слишком громко протестовать… Поговорить с другими беглецами и устроить бунт? Мы, дескать, не каратели и не фашисты, чтобы жечь безвинных людей, мы, мол, всего только воры, на руках которых нет напрасной крови? Тоже не выход — хотя бы потому, что Стриж своих компаньонов по побегу, считай, совсем не знает и не уверен, поддержат ли они его или нет. Хорошо, если поддержат, а если нет? И что тогда? А тогда Стрижу верная смерть. Убьют. Во время побега всегда избавляются от тех, кто идет супротив общего мнения. У тех, кто в бегах, свои законы.

Так что же делать? Остается лишь одно — действовать втихую. То есть никому ничего не говоря. Это в теории. А в смысле практики — отбиться по дороге от всей компании и пойти своей дорогой. Одному. Да вот только далеко ли ты уйдешь по той дороге в одиночку? По тайге, по бездорожью, без денег? Ведь денег Ракета пока никому не дал. Сказал, что даст потом, когда будет сделано дело. То есть когда беглецы всей компанией подожгут поселок. А может, не даст денег и тогда. Хитрый он, этот Ракета, себе на уме, а таким верить нельзя. Но даже и не это главное. Главное — это поселок. Живые люди в том поселке, которые не сделали Стрижу ничего плохого. Они не причинили ему никакого вреда, а он должен их поджечь. Это неправильно, так быть не должно. Как потом ему жить — с таким-то грехом на душе? Уж лучше домотать срок до конца, лучше получить к сроку прибавку, чем податься в бега. В бега через смерть… И ладно бы это была чья-нибудь другая смерть, к примеру, конвоиров. Такая смерть укладывалась в миропонимание Стрижа. Ты пытаешься сбежать, конвоир хочет тебя догнать, ты в него стреляешь… Здесь все просто и понятно, это вполне укладывалось в голове и душе Стрижа. А вот поджог поселка не укладывался никоим образом.

Итак, он не станет жечь поселок. Он к нему даже не пойдет. И вообще ни в какие бега не подастся. Он вернется в лагерь. И скажет там, в лагере: так, мол, и так, спасайте поселок Светлый. И людей в том поселке тоже спасайте. Потому что им грозить погибель. То есть получается, что он выдаст своих подельников-беглецов. И того прапорщика, который пойдет с ними, тоже выдаст. Ну и пусть. Зато он спасет тем самым ни в чем не повинных людей. И может, свою воровскую душу тоже спасет. Хотя бы отчасти. И вообще такой его поступок не может считаться каким-то нехорошим делом. Потому что нельзя убивать безвинных людей. Может, это Ракета считает, что ему можно, а вот он, Стриж, так не считает. Убийство безвинных не отвечает никаким воровским понятиям. Вор он все же, не каратель. И с помощью этого довода Стриж оправдается перед любым воровским судом. А уж перед своей совестью — в первую очередь.

Здесь главное — половчее отстать от общей группы. Незаметно отстать так, чтобы никто и внимания до поры до времени не обратил, что тебя вместе со всеми нет. Как это лучше сделать? Да вот так и сделать — ночью. Ночь, она все укроет: и тебя самого, и твои следы, она сделает неслышными твои шаги и твое дыхание. Главное — ее дождаться.

— Значит, делаем так, — распорядился Ракета. — Сейчас ползком и на четвереньках передвигаемся по этой ложбинке в сторону тайги. Достигнем тайги, а там уж в полный рост и бегом. Как можно дальше, пока нас не хватились. Прапорщик идет с нами. Братва, приглядываем за прапором, чтобы он не отбился от коллектива! Ну, пошли!

До тайги добрались без происшествий. И дальше все пошло так же гладко. Бежали, шли ускоренным шагом, шли медленным шагом, опять бежали, делали короткие привалы, пили воду из ручьев и бежали дальше… К вечеру добрались до какого-то небольшого покосившегося строения, притаившегося в чаще.

— Ты глянь, хата! — выдохнул кто-то из беглецов.

— Ша! — сказал Ракета. — Всем затаиться! Там, где хата, там должны быть и люди… Слышь, прапорщик, ты не знаешь, что это за хатка?

— Наверно, заимка, — предположил Кальченко. — В здешних местах их много. Потому что охотничьи здесь места…

Ракета снарядил двоих беглецов в разведку. Разведчики вскоре вернулись и доложили: хата как хата, дверь не заперта, вокруг никого, внутри — тоже. Огня в хате также не наблюдается, посторонних звуков не слыхать.

— Точно, заимка, — сказал Кальченко.

— Пошли, — дал команду Ракета. — Если что, в ней и передохнем. И как окончательно стемнеет, пойдем дальше.

Внутри заимка оказалась вполне обустроенной. Грубо сколоченный стол, скамейки вдоль стен, очаг, а главное — запас продуктов: сухари, консервы, сахар, чай.

— Вона! — радостно произнес кто-то из беглецов. — Прямо-таки продуктовый склад! Эх, припоминаю — подломил я однажды настоящий продуктовый склад! И чего там только не было!..

— Ша! — прикрикнул Ракета. — Значит, так. Подкрепляемся харчами, остальное забираем с собой. Пригодится. Ждем ночи и двигаем дальше. Слышь, прапорщик, ты в точности знаешь, где находится тот поселок?

— Вроде знаю… — не слишком уверенно произнес Кальченко.

— Ну, гляди…

— Не приведи только нас обратно в лагерь! — хохотнул кто-то из беглецов. — А то ведь кто тебя знает?..

Огня не зажигали. Беглецы, подкрепившись найденными в заимке харчами, отдыхали, сидя кто на скамьях, кто на полу. Лишь изредка кто-нибудь из них на короткое время выходил из заимки, но почти сразу же возвращался. Не считая, конечно, часовых, которых выставил предусмотрительный Ракета. Часовых было двое, они расположились снаружи: один — по одну сторону от заимки, другой — по другую. Одним из часовых был Стриж. Он специально напросился на пост. С поста проще было уйти обратно в лагерь. Идти к поселку Стриж по-прежнему не намеревался.

Здесь было главным выбрать подходящий момент. То есть чтобы Стрижа загодя не хватился кто-нибудь из других бегунков. Если хватятся потом — ничего страшного не случится. Никто за ним не кинется в погоню, это уж точно. Пропал кто-то из беглецов, и ладно. Во время побега главное спасти самого себя.

Стриж дождался момента, когда в заимке раздались приглушенные голоса и замельтешили смутные тени. Это означало, что Ракета дал команду приготовиться к дальнейшему путешествию по ночной тайге. Медлить было нельзя. Ракета