— Только не надо выжимать из меня слезу. Я организую тебе ссуду в моем банке. А сейчас допивай свой шоколад, — добродушно-ворчливым тоном ответил нотариус Беллерио.

— Банки берут высокий процент, — заметил Спартак, опустошая чашку.

— Ты же не из тех, кто хочет, чтобы и жена была хмельна, и бочка полна вина. Нужен тебе льготный кредит, добивайся его сам.

Было ясно как божий день, что старый чудак твердо намерен продать землю, но не абы кому, а достойному. Он бы скорее умер, но не допустил бы, чтобы его земля попала в руки фашистов или их прихвостней. Наконец они вплотную перешли к разговору о цене. Оба стремились не прогадать, каждый лил воду на свою мельницу.

— Вы же богаты. — Спартак старался использовать чувство привязанности, которое питал к нему старик. — Плюс-минус десять тысяч лир для вас погоды не сделают.

— Я вижу, ты заблуждаешься на мой счет. Думаешь, я в богатстве родился, и все, что у меня есть, унаследовано. Позволь тебе заметить, что не все так просто. Я всю жизнь трудился, точно так же, как и ты, и твоя семья. Но вот теперь, когда мне стукнуло семьдесят и ни детей, ни родственников у меня нет, я хочу забрать весь свой капитал и истратить его в свое удовольствие. Так что минус десять тысяч для меня тоже имеют значение. Даю тебе скидку в две тысячи, и не будем больше об этом говорить.

— Пять, господин нотариус. При скидке в пять тысяч вы все равно внакладе не останетесь, — заверил его молодой человек.

— Ну уж нет, так дешево ты от меня не отделаешься. Даю четыре тысячи скидки, а сверху накину вот это, — с этими словами он вытащил из жилетного кармана свои серебряные часы. — Это «Вашерон-Константен». Они твои. Наконец-то перестанешь морочить людям голову своим пустым карманом.

Спартак покраснел, как ребенок.

— Я же тебя знаю как облупленного, — продолжал старик. — Тебе же смерть как хочется заиметь собственные часы. Я купил себе прекрасный швейцарский хронометр. А посему забирай эту «луковицу», и будем считать, что мы в расчете.

Договор был скреплен рукопожатием. Нотариус пересел за письменный стол, чтобы составить купчую, а потом взялся за телефон. Он позвонил в банк и от своего имени поручился за платежеспособность Спартака Рангони в отношении ссуды, которую тот хотел получить. Оформление переуступки прав на собственность заняло всю вторую половину дня. Выйдя на улицу, Спартак направился к вокзалу. Ему казалось, что он летит по воздуху. На ходу он поминутно хватался за жилетный карман, чтобы удостовериться, что часы на месте.

Когда Спартак сел в поезд до Луго, солнце было уже на закате. Он прижимал к груди акт о приобретении земли и пухлую пачку банковских векселей. Какой незабываемый день! В этом огромном мире у него наконец-то появился свой кусок земли, его собственной земли, и никто никогда ее у него не отнимет. Он был молод, здоров, силен, как бык, у него был диплом агронома, за годы учебы он накопил знания, которые теперь можно было применить на практике, чтобы удвоить, а то и утроить урожай на своей земле.

Вагон, в котором он ехал, был практически пуст, и Спартак, прижавшись лбом к оконному стеклу, следил за убегающей назад чередой полей, поросших люцерной и многоцветным райграсом. Он смотрел на проносящиеся мимо побеленные известью хлева, куда уже загнали скотину на ночь, на крестьянские дома, окрашенные в розовые тона последними лучами заходящего солнца, и чувствовал себя самым счастливым на свете. «Что куплено, то нажито», — с гордостью повторял он про себя, глядя на цветущую плодородную долину, расстилавшуюся за окном, как на женщину, давно желанную и наконец-то сказавшую ему «да». Поезд мчался вперед, и в перестуке колес Спартаку чудился ликующий припев: «Твоя, твоя, твоя, твоя, твоя».

Конечно, нотариусу Беллерио хорошо рассуждать. Король, Муссолини, фашисты, социалисты, политическая борьба и злоупотребление властью — вся эта чепуха лично его оставляла совершенно равнодушным. Как бы ни обернулось дело на политической арене, кушать людям все равно надо каждый день, стало быть, тот, у кого есть земля, внакладе не останется.

Он сошел с поезда в Луго, отвязал велосипед, оставленный у стального колышка, сел на него и отправился домой.

— Земля наша! — Спартак с победным криком ворвался в кухню, уже освещенную керосиновой лампой. — Я купил сегодня землю у нотариуса Беллерио. Он все распродает и уезжает в Америку, — торопливо объяснил он, захлебываясь от возбуждения и веером раскладывая по столу бумаги, свидетельствующие о собственности на землю.

Его мать помешивала похлебку в котелке над огнем. Услыхав слова сына, она в страхе перекрестилась и, подняв глаза к небу, воскликнула:

— Боже милостивый! Что ты такое говоришь? Что случилось?

Отец и сестра были заняты плетением корзин. Они уставились на Спартака в растерянности, не в силах ухватить смысл только что сказанных им слов. Спартак иногда делился с родными своими планами относительно покупки земли, и эти планы никак нельзя было назвать воздушными замками, поскольку их скромный счет в банке рос и округлялся каждый месяц. А теперь к обычным доходам добавилось еще и жалованье, которое Спартак получал в качестве помощника управляющего в графском именье. Он не тратил ни чентезимо и все откладывал. Однако до покупки земли им было еще очень далеко.

— Ты, часом, не бесовщину ли какую затеял? — подозрительно спросила мать, прекрасно, впрочем, знавшая о порядочности и благоразумии своего сына.

— Все по закону, поверьте мне. Нотариус торопился продать, и я был бы круглым дураком, если бы упустил такой случай. Я даже поторговался и немного сбавил цену, а Беллерио мне помог получить ссуду в банке в Болонье. Я все точно рассчитал. Выплатим долг за год, не больше, — обещал Спартак.

— Но ведь это векселя! — воскликнул его отец, в ужасе тыча пальцем в разлетевшиеся по столу бумаги.

Миранда, двенадцатилетняя сестренка Спартака, радостно улыбнулась. Она обожала брата и считала его способным на великие дела.

— У кого долги, у того и честь, — возразила мать, одобрительно кивнув Спартаку. — Раз моему сыну дают деньги в долг, значит, ему доверяют.

— Прошу вас только об одном: никому ни слова. Никто не должен знать, что теперь мы хозяева земли, — предупредил молодой человек.

В этот вечер Спартак пошел на танцы. Ему хотелось повеселиться, дать выход накопившейся радости.

В Луго был кабачок, прилепившийся под старинной городской стеной, где по вечерам играл оркестрик и молодежь отплясывала до рассвета.

Спартак, когда был еще мальчишкой, часто взбирался на городские стены, густо поросшие каперсами, собирал плоды и сбывал их в местные ресторанчики. Владельцы охотно их покупали, уверяя, что местные каперсы по вкусу намного превосходят привозные с юга. Взобравшись на стену, он с высоты наблюдал, как молодежь танцует во дворе кабачка, как по углам целуются парочки, как завязываются романы, и спрашивал себя, сможет ли сам, когда вырастет, позволить себе провести здесь вечерок.