— Ты не слишком хорошо пела, Мимиль, — имела наглость заявить мне Кристина.

— Да что ты! А почему?

— Майк Брант, Мимиль, не пел "солнце".

— Да что ты? А что же он пел, скажи на милость?

— Он пел "со-це". Не забывай, что он был глухонемой.

И Кристина спустилась в зал, приготовившись собирать дань восхищения, на которую имела полное право.

— Не слишком справедливо, правда? — шепнул голос позади меня.

Я обернулась. Мне улыбалась Зоя, гордясь своим сюрпризом. А у меня все смешалось: радость видеть ее, опасение, что слышала наш дуэт, изумление, что она здесь, рядом. Времена и места совместились и перемешались с необыкновенным легкомыслием, не хватало только Дарио и родителей, и тогда бы я точно запуталась, сколько мне лет и где я нахожусь. Я крепко обняла свою доченьку, шепча: "Детка моя, детка, детка" судорожно и ревниво. Она пахла ванилью, и мне хотелось съесть ее, проглотить, навсегда оставить при себе. Я сама удивилась, как крепко ее обняла, удивилась своей очнувшейся любви и тому, как мне ее не хватало, удивилась, что могла обходиться без нее. Зоя не отстранилась от меня, она сразу же стала маленькой девочкой, без возраста и стеснительности, испытывая физическое, почти болезненное желание раствориться, припав ко мне. Наши с ней объятия были, пожалуй, еще неприличнее, чем караоке с Кристиной, но мне было наплевать, что мы стоим на эстраде и все видят, как мы обнимаемся. Но этот наш номер должен был вскоре смениться другим, на экране уже приготовили текст "Солнечного понедельника" и ждали только, когда мы покинем сцену, чтобы начать. Как я поняла, Кристина стала звездой этого праздника.

Мы уехали из "Голубых бабочек". Я решила проститься с Кристиной, когда она счастлива и занята делом, чтобы в памяти осталось ее доброе спокойное лицо. Слишком большая радость тоже может привести к слезам и депрессии. Сильные чувства всегда рядом: нахохотавшись, можно впасть в панику.

Мы с Зоей отправились пройтись по Эксу, не спеша, держась за руки и ничего еще не говоря, подарив себе миг вне времени, когда она была моим ребенком, идущим со мной за руку, и любимой взрослой девушкой, красавицей, на которую оглядываются молодые люди. Она уделила мне немного своего детства, но все вокруг свидетельствовало, что она стала взрослой и может ускользнуть от меня в любую секунду. Рядом с Зоей ко мне вернулась беззаботность моего города, потому что я больше не выискивала в нем следов прошлого, вполне счастливая настоящим.

Даже если объявление Дарио — если только давал его в самом деле Дарио — только для того и послужит, что мы с Зоей за руку прогуляемся по Эксу, мое путешествие не пройдет впустую. Мне стало так хорошо, я была так открыта, беззаботна и бесстрашна, что мне показалось, будто я снова стала маленькой. У меня было так легко на душе, я шла вперед без всякой цели, смотрела на фонтаны, на покрытые мхом камни, на грязные лужи, на голубиный помет с изумлением, словно видела все впервые, я чувствовала их поэзию и нечистоту. Город вырос вокруг источников, которые стали теперь не нужны и превратились просто в украшение, водой из них можно разве что умыться в жаркий летний день.

Я узнала, что Зоя часто приезжает в Экс, и еще острее ощутила эфемерность этой минуты. Мой город жил и без меня, на него смотрела моя дочь, а меня в нем не было. Город принадлежит нам, но с нами вместе он не умирает. О своем ребенке мы говорим — мой ребенок, но что он знает о том, что мы ему дали? Без наших рассказов и фотографий он без труда вообразил бы себе детство, где нас не было бы и в помине.

Я гордо шла по городу рядом с Зоей, но по-прежнему чувствовала, что вторая рука у меня свободна: очень давно я не видела всех своих трех дочек вместе! Столько лет я не ходила по улицам вместе со всеми тремя. Я виделась то с одной, то с другой, то с двумя из них, и это ущемленное материнство причиняло мне несказанную боль. Собрать их дома всех вместе становилось все труднее, и всегда на наших встречах хоть кого-то, да недоставало. Они виделись без меня и тогда звонили мне, чтобы порадовать, аукнуться, как они говорили; их звонки были нарочито жизнерадостными, как поздравления Мариетты с днем рождения. Мне становилось тоскливо, когда я вешала трубку. Я чувствовала себя обездоленной, у меня больше не было цели, и наше с Марком отчуждение становилось еще очевиднее. Нас связало желание иметь детей, потом нас связывали дети, их отсутствие перенесло нас в неведомый для нас мир. Мы оказались с ним с глазу на глаз и говорили о детях, когда нам нечего было сказать друг другу. Наши три дочери связывали нас, без них расстояние между нами все увеличивалось.

Мы вошли вдвоем в монастырь Святого Спасителя. Сели на гладкий-прегладкий прохладный камень, вдохнули горьковатый аромат деревьев и невольно заговорили шепотом. Я вспомнила о летних вечерах, фортепьянных концертах. Сколько нужно было мощи и силы, чтобы музыка завладела этим пространством, предназначенным для тишины! В жизни не обойтись без усилия.

— Ты часто приезжаешь к Кристине? — спросила я шепотом у Зои.

— Раз в месяц. На автомате, как ходят на гимнастику или к психологу. У меня каждый месяц сеанс Кристины, и, даже если мне лень, я знаю, что после сеанса мне будет лучше, чем до него.

— Ты считаешь меня чудовищем?

— Я думаю, что восемьсот километров — это немало, вот и все, мамочка.

— Но все-таки… ты чувствуешь себя лучше после, чем до… Значит, ты ездишь, чтобы избавиться от чувства вины. Как я.

— Воспользуйся местом и исповедуйся.

Мы рассмеялись, и наш приглушенный смех сделал из нас подружек-заговорщиц. Туристы в шортах фотографировали монастырь, потом они ушли, и тут же появились другие, почти в таких же шортах и уж точно с такими же фотоаппаратами. Мир полон кое-как одетых людей, которые очень быстро перемещаются. Зоя продолжала шепотом:

— Я знала, что ты сегодня к ней поедешь, ты мне сказала по телефону, и я приехала к ней раньше на несколько дней. Я хотела повидать тебя и узнать, почему ты оставила папу в день вашего праздника.

— Почему я оставила папу? Я его не оставила. Я прочитала объявление в газете… Нет. Я… Я хотела открыть бутылку вина — отец привез "Поммар", завернув его в газету, — ив этой газете я прочитала объявление.

Зоя посмотрела на меня с удрученным видом ребенка, который внезапно осознал, что мать слабоумная. Она понимала, что ступает по минному полю, что мой следующий ответ удручит ее еще больше, если только это возможно, и делала неимоверные усилия, чтобы выбрать один из множества вопросов, которые мучили ее. Мне захотелось облегчить ей задачу:

— Я еду повидаться с единственным мужчиной, которого любила в своей жизни.

Зоя встала и ушла. На ее месте я поступила бы точно так же.

Дарио уехал из Франции вскоре после Кассиса. В начале сентября он вернулся в Геную. По сути, мы были всего лишь дети и зависели от перемещений наших родителей. Обыденная жизнь банальна. Мы сказали друг другу "до свидания" сентябрьским утром, от которого уже веяло другим временем года, наша история в один миг стала прошлым, и мы не сделали ни одного шага к невозможному и не стали давать друг другу обещаний, которые не смогли бы сдержать. Мы сказали друг другу "до свидания" поспешно и немного смущенно, опечаленные до смерти, и я помню каждую деталь нашего расставания, каждую незначительную дурацкую мелочь, которая стала потом такой важной. Один уголок воротника рубашки так и застрял под светло-зеленым пуловером Дарио, на левом виске я заметила маленький прыщик, а на вилле по соседству неумолчно лаяла собака, заглушая наши голоса. В нашем прощании не было ничего романтического, мы стояли среди сосен, неподалеку от его дома, почти у ворот. Из игровой уже все вынесли. Из его спальни тоже. И кухня с запахом шоколада тоже опустела.