— Пошли? — следователь кивнул в сторону радиальной станции. — У меня минут пятнадцать…

Он читал на ходу. Я шагала рядом, поглядывая на свои каракули. В одном месте следователь хмыкнул.

— Что?

— Ничего, — он рассмеялся. — Серёжа Лебядкин — наш подопечный.

— Какой Лебядкин? Кто это?

— Америка. Планетарий и комок на Кудринской — наш район. Лебядкин и вся его гоп-компания у нас…

— Под колпаком? — подсказала я.

— Вот именно, под колпаком.

— И Генрих?

— А Генрих уж подавно.

Мы дошли до Зоологической, остановились на переходе. Машины еле ползли, шофёры нервно сигналили, перекрёсток и подъём к Садовому был плотно забит. Похоже, на кольце тоже была пробка.

— Скоро по Москве вообще не проедешь… — пробормотал он, дочитывая мою бумагу.

Зажёгся зелёный. Мы перешли на ту сторону.

— Погоди… — Он взял меня под локоть.

Мы отошли к ларьку «Мороженое», остановились. Он расстегнул молнию на папке и сунул туда моё заявление.

— Вот так, — застегнул молнию. — Очень хорошо. И спасибо.

— А как же…

Указательным пальцем он сдвинул очки на кончик носа.

— У нас есть ваш адрес и телефон, — следователь улыбнулся. — Гражданка Азарина. Не волнуйтесь. Всё будет тип-топ.

Он сжал моё предплечье — такой мужской жест — не сильно, но достаточно крепко, чтобы я поверила в надёжность защиты. Вскинул руку, взглянул на запястье.

— Всё! — кивнул. — Опаздываю!

Прохожие обходили меня, некоторые толкали. Я стояла у ларька, в стекле были выставлены самодельные муляжи эскимо, пломбира в вафельном стаканчике и брикета за сорок восемь. Даже ребёнок бы не поверил, что настоящее мороженое может выглядеть так.

Следователь влился в толпу, текущую в сторону «Баррикадной». Я забыла спросить его фамилию. Рыжая папка мелькнула ещё раз и пропала. В моей голове прокручивались сказанные им фразы, снова и снова.

Планетарий — наш район… Гоп-компания… Не волнуйтесь…

— Не волнуйтесь… — пробормотала. — Всё будет тип-топ.

Да, кстати, я забыла сказать про часы: на запястье у следователя был «Тигровый глаз», хронометр со стеклом из горного хрусталя, последняя модель и абсолютный герметик, который выдерживает давление в двести атмосфер и одновременно показывает время в трёх часовых поясах. По этим часам при желании можно определять скорость дрейфующих айсбергов.

Рядом с ларьком стояла телефонная будка. Я сунула в щель две копейки, набрала номер. Раздались короткие гудки. У Америки было занято.

Среда началась со скандала.

Мать принялась пилить меня с самого утра.

Я закрылась в ванной и до упора открутила оба крана. Материнский голос, перекрывая шум воды, поведал мне о том, что я из себя представляю. Как личность и как женщина. Далее мать обрисовала перспективы моего ближайшего будущего и вероятного финала. Под забором, в канаве, в тюремном лазарете. Моя бедная мать и вообразить не могла, насколько эти прогнозы были близки к реальности.

Именно это и взбесило меня. Я распахнула дверь и принялась орать. Что не просила рожать меня, что если бы у меня был отец, что это она сама во всём виновата… — ну и так далее.

— Я жизнь тебе дала! — она вскинула руки, как в греческой трагедии.

— Зря! — рявкнула я ей в лицо. — Аборт, мама! Аборт надо было сделать!

Лицо матери скуксилось, стало старым и некрасивым.

— Если б ты знала…

— Что знала? Что? — заорала я. — Что ты сама понятия не имеешь кто мой отец? Что трахалась напропалую и залетела неведомо от кого? Это мне нужно знать? Не беспокойся, уже догадалась. Всю жизнь твоё враньё слушала про докторов и музыкантов — хватит с меня! Хватит!

Сейчас начнёт реветь — подумала я. И ещё — а ведь я совсем не похожа на неё. Ни капельки.

Но мать плакать не стала. Она со всего маху влепила мне пощёчину. Звон в ушах и искры из глаз — никакая не фигура речи. А следом — боль, резкая и жаркая, как ожог.

Я выскочила из квартиры. Грохнула дверью. Звонкое эхо прилетело сверху и чуть позже снизу.

Первым делом я нашла автомат и позвонила Америке. Руки тряслись, я с трудом попадала в нужные цифры. В мембране запиликали короткие гудки. Занято, снова занято.

Подождала минут пять. Стоять на месте не могла, быстрым шагом ходила взад и вперёд, словно охраняла телефонную будку. Прогнала пронырливую девицу, которой тоже вздумалось куда-то звонить. Набрала номер — короткие гудки.

По неясной причине мне казалось жизненно важным связаться с Америкой. Найти его, поговорить, рассказать. Он жил где-то в районе Академической, но этой информации было явно недостаточно чтобы начать поиск. Не могла же я бегать по всем дворам Ленинского проспекта и кричать «Америка! Америка!».

К тому же короткие гудки вовсе не означали, что он дома. Что сидит себе и беседует с кем-то. Причём сутками напролёт. Скорее всего, он отключил телефон. Или просто снял трубку.

Не взирая на столь логичное умозаключение, я названивала весь день. Из каждого автомата, который попадался на пути. Оббежала весь центр — от Патриков по бульварам до Пушки, после вниз по Горького до Манежа. Разумеется, первым делом я решила проверить Планетарий. Ни Америки, ни ребят из его компании там не было. Не было их и в «Национале». В «России» нижний бар открывался только в семь.

По набережной от Зарядья добралась до Крымской. На кортах «Чайки» был санитарный день. Оставались ещё конюшни ЦСКА, но уже смеркалось и я едва передвигала ноги. Добрела до Зубовской, у нового здания АПН села на «букашку». Троллейбус едва полз, без единой мысли я глазела в окно. Вот так бы ехать и ехать. По кольцу, по кругу. Мимо Девятинского переулка, мимо Калиниского проспекта, мимо Смоленской. Шофёр объявил: «Площадь Восстания». Моя — инстинктивно я встала и вышла. Вопреки решению не выходить и продолжать кружить по Садовому кольцу до самой могилы.

Именно тут я вспомнила, что забыла ключ.

Лифт за моей спиной закрылся. Я подошла к двери и надавила звонок. В недрах квартиры защебетал механический соловей, послышались шаги. Замок интимно лязгнул. Глубоко вдохнув, я сделала шаг назад, прикидывая, какой из двух возможных сценариев будет сейчас разыгран. Меньше всего мне хотелось продолжать утреннюю грызню. Просто не было сил.

Мать открыла дверь, подалась вперёд. На лице испуг, глаза сумасшедшие.

— Ты где шляешься? — громким шёпотом спросила. — Тебя человек дожидается — битый час сидит! Следователь!

— Что?

От неё пахло спиртным пополам с валидолом.