Обратный поход людей возглавлял охотник, который первым выследил животное до его логовища. Он нес копье, на которое накололся медведь. На его наконечнике было надето магическое кольцо, обычно медное. Когда мужчины достигали лагеря, женщины внезапно смолкали. Только собаки, которые принимали участие в охоте, все еще возбужденно лаяли. А затем следовал ритуал, который имел смысл очищения и возрождения. Если лапландцы считали медведя диким существом, странно связанным с племенем (чем-то очень близким к перевоплощенному предку), то теперь, когда они убили его, они фактически становились участниками смерти этого предка. Поэтому выживание всего сообщества подвергалось опасности и следовало прибегнуть к очищению.

После возвращения в лагерь охотники входили в свои хижины не через откидные входные заслонки, а с противоположной стороны: они вползали под кожами позади боаш-шо. Женщины входили обычным способом. Все снимали свои головные уборы. Теперь мужчины кланялись обнаженной головой, чтобы получить от женщин плевок слюной с пережеванной березовой корой. Собакам также плевали на голову, а затем привязывали их к жердям палатки медными цепями.

Какое объяснение лежит в основе этого обряда? Какое значение мы можем придавать цветовому фактору – красной пасте, которой женщины обмазывали свои лица, плевку красного цвета, который получали мужчины и собаки? Можно только предполагать, что эта практика восходит к тому времени, когда североевропейские охотники обычно обрызгивали павшего товарища красной охрой. Придавая этот цвет умершему, они стремились восстановить его жизнь. Мы знаем, что в некоторых странах этот обычай продолжался до конца бронзового века. Если мы действительно имеем здесь дело с каким-то реликтом древних обрядов, то значение красной пасты из коры березы станет достаточно ясным: охотники убивали животное, с которым они чувствовали себя странным образом связанными; поэтому их самих касалась его смерть. Момент убийства отмечался триумфальными криками мужчин. Женщины, остававшиеся дома, услышав эти крики, считали, что смерть коснулась теперь не только их мужчин, но и их тоже. Именно поэтому в этот момент они обмазывали свои лица красным. Это был обряд возрождения. Совершив это, они снова входили в палатку привычным образом. Поскольку женщины ждали мужчин, чтобы поприветствовать их у каменного очага, то они некоторым образом персонифицировали творящую богиню Маддар-акко. Теперь Маддар-акко, через свою дочь Сар-Акку, которая жила под каменным очагом, получала право дать жизнь. Ради получения этого блага люди стояли с непокрытой головой. Женщины обновляли им жизнь, выплевывая на их голову слюну цвета жизни. Собаки, верные товарищи северных мужчин, также получали знак возрождения.

Трудно объяснить значение следующей стадии ритуала. Женщины смотрели на мужчин через небольшие кольца из отполированной меди, все время поддерживавшие откидные створки палатки, через которые они стремились выйти. Эти кольца были на копьях тех охотников, которые первыми напали на след медведя. Имели ли они какую-то аналогию с кольцом, прочерчиваемым вокруг логовища медведя и устанавливающим право на охоту? А может, это были половые символы, какие, например, используют многие примитивные народы? Для амулетов, которые часто носили в качестве защиты от бесплодия или смерти, были характерны формы круга и ромба.

На следующее утро после того, как охотники благополучно приносили мертвого медведя в лагерь, повторялся обряд предыдущего дня. После этого начинались празднества. Каждый ел свою порцию, причем с большой осторожностью, чтобы не сломать одну определенную кость скелета, для которой в конце концов вырывали могилу. К ней приставляли человека, который объявлял: «С пришествием следующей весны ты снова воскреснешь, будешь бродить по холмам и спать в миртовом ложе. Прости нам теперь, забудь, что мы убили тебя. Однако не мы тебя убили. Это было оружие, которое было в наших руках».

Рис. 48. Раненый медведь; доисторический пещерный рисунок в Ле-Труа-Фрер, Арьеж, Франция.

В течение целого года ни одной женщине не позволялось ездить на санях, на которых привезли медведя. Если она ослушается, то станет бесплодной – убедительное доказательство связи человека и медведя.

Считалось, что даже северный олень, который вез эти сани, был под воздействием проклятия медведя. В течение целого года женщинам запрещали ездить позади этого оленя. Почти такое же табу накладывалось и на самих охотников: в течение трех дней они не должны были общаться со своими женами, а тот мужчина, на чье копье накололся медведь, – в течение пяти. Считалось, что убийство медведя могло оказать негативное воздействие на репродуктивные способности женщин.

Рис. 49. Два изображения медведя: слева – рисунок на лапландском барабане; справа – наскальный рисунок у Финбага, Афьорд, Норвегия.

Подобным же образом и сибирские охотники не прикасались к убитому медведю. Они танцевали вокруг него в масках из коры дерева или вырезанных из древесины. Такой же ритуал был одно время принят и у лапландских шаманов. Наглядное доказательство того, что подобные обряды были широко распространены, дают пещерные рисунки в Ласко и в Ле-Труа-Фрер в Арьеже в Пиренеях. На одном из них среди животных танцует фигура ведьмы в красном и черном, в маске и с рогами, на другой – фигура в полностью черной маске. Сам медведь показан на рисунках на стенах в Ле-Труа-Фрер.

В древние времена и вплоть до конца прошлого века охоте на медведя предшествовал определенный обряд. Один человек играл исключительно важную роль в обеспечении ее успеха. Это был шаман (если употреблять лапландское слово, ноаиде). Присев на корточки перед своей палаткой, он бил в барабан – символ, присущий издревле лапландской культуре. Шаман был человеком, который вступал в отношения с духами. Лапландцы обращались к нему, чтобы между духами и реальным миром могла быть установлена гармония.

Короче говоря, шаман был посредником между человеком и его богами.

Мы не можем сказать, в какое время лапландцы начали обращаться к барабану с целью предсказания или для связи с духами и божествами. Мы только знаем, что примерно в 1500 г. миссионеры неустанно выискивали следы таких культовых предметов, которые они стремились отправить на костер как носителей греха и погибели.

До того времени как барабан стал исключительной принадлежностью шамана, вполне возможно, что у каждого главы семьи был свой собственный барабан с нарисованными на нем магическими знаками и рисунками. Но до 1500 г. или около того мы не располагаем никакими сведениями о существовании барабанов. Поэтому мы должны задаться вопросом: имеем ли мы здесь дело с ветвью магического культа, который сравнительно поздно достиг Лапландии благодаря шаманским религиозным верованиям азиатских народов, или же в жизнь лапландцев внедрились искупительные обряды, которые в Европе, вплоть до средней палеолитической эпохи, сопровождали охоту.