Разговор не удавался.

Охмистрина вспомнила о нескольких событиях этого, о том, что приказала королева, что назавтра готовилось, о девушках, предназначенных на службу. Дземма молчала, покачивая головкой.

Тем временем, как бы нехотя, Замехская начала из бокового кармана вынимать коробочку, которая обратила внимание Дземмы.

– Ты, будучи красивой, любишь и умеешь ценить всё, что красиво, – начала медленно охмистрина, – ты должна увидеть эту игрушку… Я именно только для того и зашла к тебе, чтобы тебе её показать. Что ты скажешь о ней?

И, медленно отворив коробочку, Замехская положила на колени Дземмы эту запонку с рубином, которую ей вручил Дудич.

Итальянка, наверное, ничего такого чрезвычайно красивого не ожидала, равнодушно повернула глаза, но через мгновение схватила коробочку и восхищённо рассматривала маленький шедевр. Эта драгоценность на минуту её развеселила.

– Прелестно! – воскликнула она, кладя на колени коробочку.

– А, я в этом не разбираюсь так, как вы, – сказала охмистрина, – но и мне казалось, что эта драгоценность достойна королевы.

– И, верно, принадлежит также наияснейшей пани, – прервала Дземма.

Замехская покачала головой.

– А чьё это? – спросила Дземма с интересом.

Улыбка, необъяснимая для итальянки, пробежала по широким губам Замехской.

– Это моя тайна, – сказала она, – но так как у меня даже негде прятать таких дорогих вещей, оставлю тем временем запонку у тебя. Сможете рассматривать её и радоваться.

Взгляды их встретились, удивление нарисовалось на лице Дземмы.

Молчала.

– Что это значит? – спросила она.

Замехская думала над ответом достаточно долго.

– Гм, – сказала она, – это могло бы означать, что кто-то в тебя горячо влюбился, безумно, и рад бы своё божество нарядить, но боиться подойти к нему.

Дземма тут же схватила коробочку, закрыла её и молча положила на руки охмистрины.

– Я подарков не принимаю, – сказала она сухо.

– Даже когда за них благодарить не нужно? – улыбаясь, сказала Замехская. – Можешь даже не спрашивать, кто тебе это прислал.

– Я нелюбопытна.

Коробочка лежала закрытая, старая женщина открыла её снова, взяла запонку и, поднимая её пальцами против света, старалась показать всю её красоту. Опущенные глаза Дземма медленно обратила на красивую игрушку и долго на ней покоились.

– Всё-таки, – говорила Замехская, кладя запонку на атласную подстилку, – буду тебя просить, прекрасная Дземма, чтобы по крайней мере ты оставила у себя запонку. У

меня столько любопытных девушек кружит, а я забываю закрывать, отворяю так часто…

Дземма не говорила ничего, но уста её гордо скривились.

– Королевский подарок, – шепнула охмистрина, и, поднявшись со стула, положила коробочку на стол рядом с чётками.

Глаза итальянки шли за ней, она не протестовала против этого.

Старухе казалось, что насколько могла и умела, исполнила поручение. Не обещала большего. Драгоценность должна была остаться в руках, а её волшебная сила должна была постепенно воздействовать на женщину, для которой была предназначена.

Улыбкой и движением головы попрощавшись с сидевшей, задумчивой итальянкой, Замехская с поспешностью, не давая ей времени на ответ, вышла за дверь.

Едва она за ней закрылась, как Дземма встала со своего стула у окна. Она живо приблизилась к столику, схватила поставленную коробочку, достала из неё запонку и повернулась с ней к окну.

Только теперь она могла рассмотреть со всеми подробностями этот шедевр не ювелира, а скульптора, который маленьким фигуркам умел придать такое изящество и такую жизнь. Она забыла, наверное, о происхождении этого таинственного подарка, была вся пронизана восхищением. Запонка казалась ей несравненной красоты.

После долгого её обращения во все стороны, она шла уже положить его в коробочку со вздохом, когда вдруг в открытой двери показался возвратившийся с прогулки Сигизмунд Август, в чёрной одежде итальянского покроя, в плащике на плечах, красивый и так по-королевски выглядящий, что в нём каждый должен был угадать пана.

Прежде чем у Дземмы было время спрятать запонку, молодой король уже увидел её. Был он большим любителем дорогих камней и изысканных, искусных ювелирных работ, которых позже остались после него огромные коллекции.

– Чудесно красивая, не правда ли! – воскликнул он. —

Я её знаю, потому что мне приносили её на продажу, но была слишком дорогая, а я без денег. Значит, моя добрая мать купила, чтобы дорогую Дземму в неё нарядить. О, как же я благодарен…

Итальянка сильно зарумянилась, но не смела или боялась отрицать сразу… молчала.

Август держал в руках запонку и его глаза на неё радовались.

– О, эти итальянцы! – воскликнул он. – Эти итальянцы… что за мастера; ни один народ на свете не похвастается такими, как у них, художниками, скульпторами, умельцами. Ни французы, которые тоже делают красивые игрушки; ни испанцы, оружие которых бывает чудесным, соперничать с итальянцами не могут.

Король положил запонку на стол, а глаза обратил на Дземму, которая, жаждущая, ждала этого взгляда. Он оглянулся вокруг, притянул её к себе и оставил поцелуй на её губах.

– Подожди меня, – шепнул он, – до встречи вечером…

Даже до порога проводила его итальянка… ещё один поцелуй, и она одна вернулась – не к окну и стулу, но к волшебной запонке. Взяла её в руки. Странные мысли путались в её головке.

– Для молодого короля запонка была слишком дорогая! – говорила она себе. – А этот незнакомец купил её… для меня.

Кто это может быть? Значит, богатый. Может, кто-нибудь из князей, которые бывали на дворе, которые видели её при королеве? Какой-нибудь Острожский? Силезские князья или немецкие?

В мыслях она пробегала их всех, но равнодушно, насмешливо, потому что сердцем и душой была с Августом. На что ей были все эти паны, эти влюблённые князья? У ней был он один, и того хватило на всю жизнь.

Затем ей в голову пришла Бьянка и она зарумянилась от гнева и гордости.

Как эта девушка посмела свои легкомысленные романы с молоденьким королевичем сравнивать с этой великой любовью, величественной, клятвенной, которая её, Дземму, соединяла с королём! Она никогда не могла прекратиться!

Разве её интересовало то, что его хотели женить! Он никогда любить не мог и жить с женой. Навязали ему её, заставили силой – он был королём, должен был сделать это для короны, для старого отца.

В Боне имела Дземма такую опекуншу, мать, защитницу.

А нужен ли ей был другой союзник, чем собственные улыбка и взгляд, чем сила, какую имела?

Песенка весело вырвалась из её уст…

Однако же она смотрела на запонку и говорила себе, просто так, из пустого любопытства: кто бы это мог быть?

Гадала, но угадать не могла. Нужно было спросить Замехскую, которой незачем было делать из этого тайны.

Она начала снова укладывать драгоценность на её атласную