Анна кое-как доковыляла до парапета, облокотилась на него и задумалась. Кем она была? Кем стала? И, главное, с чего это началось?

Пожалуй, что с билета в купейный вагон. Или с мешка грязноватой гречневой крупы. А вернее всего, с платья. Бледно-сиреневого платья в фиолетовых пайетках. Тогда оно казалось изысканным и прекрасным, а сейчас, на новый вкус Анны, – просто дешевая тряпочка. Вспомнить хотя бы, как оно постреливало и пускало искры в темноте комнаты, где Анна раздевалась после новогодней вечеринки ранним утром первого января…

Она замерзла, устала. И хуже того – ей было совершенно некуда идти. В крошечной сумочке, которая Анне даже не принадлежала, нашлось все самое необходимое для женщины, оказавшейся вдруг ночью на улице: пудреница, носовой платок и паспорт. Поплачь, потом напудрись, затем вспомни, кто ты есть. Анна так и поступила. Ни ключей, ни телефона, ни денег. Проносившиеся мимо машины так и норовят, словно нарочно, обдать ее ледяной смесью – подтаявший снег, грязь, реагент. Или не «словно нарочно», а действительно – нарочно? Можно себе представить, что все думают о девице в коротком платье и шубе нараспашку. Впрочем, для жрицы продажной любви такая шуба слишком хороша. Или нет?

Анна не очень-то разбиралась в жрицах. Одно время в квартире, где она жила, снимала койку проститутка. Ее звали, кажется, Лиза, и она выглядела совершенно обычной девчонкой, разве что законченной «совой» – днем спала, ночью гуляла. Говорила, что работает в гостинице ночной дежурной. Но хозяйка очень быстро разобралась, что это за гостиница такая, и отказала Лизе от дома. Поскольку Лиза никогда не выходила на улицу днем, не видела солнца, у нее была очень бледная кожа. Белая, как вот на животе у лягушек бывает… Но не об этой несчастной Лизе сейчас речь, впрочем, спасибо ей, что она вспомнилась.

Анна решила, что может поехать к себе на квартиру. В метро как-нибудь проберется. Дама в такой шубе в состоянии заслужить снисходительность служительниц метрополитена. Анна стукнется к девчонкам и попросится переночевать. А завтра уже подумает, что ей делать и как жить дальше.

Хотя бы в одном Анне повезло – в метро ее действительно впустили. Даже не пришлось ничего врать. Она честно призналась женщине с усталыми глазами, что кавалер вытолкнул ее из машины и приказал никогда не возвращаться. У контролерши на лице появилась сложная смесь сочувствия и злорадства, и она махнула рукой в сторону эскалатора – иди, падшая бедняжка. Спускайся в Элизиум для простых смертных теней.

Привычный запах метро успокаивал. Было пустовато, гулко. И у Анны в голове было гулко и пустовато. Что-то металось, брезжило, никак не могло оформиться в мысль.

Что нашло на Милана? Все было хорошо. По дороге туда они почти не говорили, но Милан смотрел на нее… Так смотрел! Со страстью и с нежностью, и вина была в его взгляде и черт знает что еще. А она охорашивалась, звенела сапфировыми серьгами, побрякивала браслетом. Муза увешала ее драгоценностями, как новогоднюю елку мишурой.

– Ты не понимаешь, деточка, на тебя все станут смотреть, нужно, чтобы ты была самой красивой…

И действительно, на Анну смотрели. В толпе носились шепотки:

– Муза Огнева? Не знала, что старуха еще жива. Она же в Англию уезжала?

– …ее студентка…

– Да нет – племянница. Я помню, у нее была какая-то племянница. Впрочем, она постарше должна быть…

– Чудит старуха.

– А ничего так эта, как ее…

Анна знала того, кто сказал последнюю фразу. Это был ведущий препохабнейшего молодежного шоу, по совместительству актер и режиссер настолько же непритязательно щекотливых комедий, истощенный до крайности юноша в постоянно спадающих штанах, которые он поддергивал весьма ловким движением. Впрочем, не исключено, что так было задумано, и штаны падали по запланированному имиджмейкером расписанию. Тем не менее прозвучавшие слова ей польстили.

Анна выпила шампанского и отведала тарталеток с невнятным паштетом. Больше ей делать было нечего. Триумф оказался коротким и скомканным. Она начала продвигаться к выходу. Милан уже ждал, предполагал, видимо, что Анна выйдет раньше, чем запланировано. Он отвез ее на несколько десятков метров в сторону и вдруг ударил по тормозам. Милан повернулся к Анне и взял ее за плечи. Она, дурища, ждала поцелуя и по-голливудски зажмурилась. Но Милан не стал ее целовать. Совсем напротив. Он сказал, глядя в ее запрокинутое лицо, нехорошо чеканя, разделяя слова:

– А теперь ты выйдешь из машины. И никогда – слышишь? – никогда не вернешься в тот дом. Для своего же блага. Поняла?

Анна не поняла, и тогда он ей помог – распахнул дверь и почти выбросил из машины.

– Пошла вон, – сказал напоследок.

И уехал. А Анна осталась на подмерзающем тротуаре, изумленная, испуганная. Без денег, без телефона, без ключей от какой бы то ни было квартиры. И без малейшего понятия о том, что, черт побери, происходит.

Но у нее будет время подумать. Посоветоваться с Ленкой, опять же, не помешает. Вспомнив о бывшей соседке, Анна ощутила вдруг укол совести. Свинство, конечно, что она так ни разу и не позвонила приятельнице. А ведь были не разлей вода, спали на расстоянии вытянутой руки друг от друга, делились последним. Но на Анну навалилось так много забот…

Ох, и богат на сюрпризы был этот вечер, от которого Анна ждала совершенно другого! Например, она никак не думала, что Ленка станет медлить, услышав в домофоне ее голос. Но все же раздался сигнал, дверь открылась. Ленка ждала Анну на пороге.

– И кто это к нам пожаловал! – сказала вместо приветствия приятельница, и голос ее прямо-таки сочился ядом.

Анна удивилась.

– А шуба-то на ней, батюшки! А серьги-то! – продолжала Ленка. Она стояла на пороге, словно раздумывая, пускать ли приятельницу в квартиру. Но когда Анна поравнялась с ней, все же отступила в глубь прихожей. – Ох, а духи-то! Уже не «Новая заря», а, Анечка?

– «Шанель», кажется, – пробормотала та. – Вообще-то – привет.

– Ну, и тебе привет, коли не шутишь.

Ленка пошла на кухню, Анна – за ней.

– Слушай, а что это ты со мной так разговариваешь?

– А как же мне с тобой разговаривать? – удивилась Ленка. Неподдельно удивилась. – Ты же у нас теперь крута и гламурна. Нам, простым смертным, с тобой и общаться-то страшно. В недалеком будущем богатая наследница, питомица дышащей на ладан старушки, позвольте недостойной предложить вам чаю. Чаишко, конечно, негодный, труха в пакетиках, да и в целом с провиантом так себе…

– Погоди-погоди! – завопила Анна. – Кто тебе это сказал?

– Кто сказал? Да я и сама вижу. Открываю дверцу, а в холодильнике мышь повесилась. Ни жюльенов, ни пти-фур…

– Да не про холодильник! А про старушку… Про богатую наследницу.

– Да ты же, голубушка, и сказала. Ты чего? «Шанели» обнюхалась?

– Когда?

– Тогда-а, – передразнила ее Ленка. – Не могу вспомнить когда. Недели две назад. Позвонила мне и сказала, что возвращаться не собираешься. Что я могу взять твои вещички себе «на бедность». Да-да, не делай круглые глаза. Сказала, что старушка от тебя без ума, что она скоро двинет кони и завещает тебе все свое состояние.