Келли никогда не спрашивала меня об отце, не то я, пожалуй, сказала бы, что он погиб на войне до моего рождения. Я бы отгрохала себе такое генеалогическое древо, что у Келли Лондон глаза бы на лоб повылезли. Фантазия разрастается, и вот я уже горжусь своей выдуманной семейной историей: мой отец умер героем! На самом деле я даже не знаю его имени и тащу за собой семейный позор, словно мешок кирпичей.

– И тебе не стыдно? – спрашиваю я.

– Такого слова, детка, в моем лексиконе нет. Предлагаю и тебе его вычеркнуть. – Энни кладет ноги на тахту и игриво шевелит пальцами. – Правда, потрясающий педикюр?

Мы приканчиваем “Текизу” и переходим на диетическую колу. Настает очередь Фрэнки.

– У меня нет грешков, зато есть потрясающая новость! Предваряя вопросы – нет, я не беременна. – Фрэнки берет с барной стойки печенья и протягивает нам. – Это – новый проект!

– Фрэнки Уилсон, гений предпринимательства. – Энни относится к деловым затеям подруги с ласковой насмешкой. – Ну, рассказывай, что ты еще удумала?

– А вот. – Фрэнки легонько встряхивает тарелкой. – С виду обычное печенье с предсказаниями, но – загляните внутрь. Ломайте, ломайте!

Мы разламываем печенья и достаем бумажные ленточки. Первой читает свое предсказание Энни:

– “Тайны вашего происхождения всерьез дадут о себе знать этим летом”.

Следующей разворачивает бумажку Фрэнки:

– Ух ты! Вот это мне нравится! “Этот колючий тип не так прост, как кажется. Будьте снисходительны и деликатны”. – Она хлопает в ладоши. – Ну, дошло? Психотерапевтическое печенье с предсказанием! Ищите в ближайшем китайском ресторане. Отличная идея, правда?

– И что, оно действительно уже есть в ближайшем китайском ресторане? – спрашивает Энни.

– Нет, пока еще нет. У китайских ресторанов свои поставщики, черт бы их побрал. Соответственно, деловая этика и все прочее. Сами понимаете. Пробиться на рынок будет трудновато. Да и моя концепция им не совсем ясна. Попробуй втолкуй что-нибудь про психотерапию человеку, который ни бум-бум по-английски.

– По-моему, идея замечательная, – говорю я. – И забудь про китайские рестораны. Надо найти что-то другое, необычное. Концептуальное, вроде того кафе в центре, где подают буррито и все оформлено в стиле Элвиса. – Я разламываю свое печенье и достаю предсказание. – Посмотрим, посмотрим. “Высокий красавец брюнет вскружил вам голову, но учтите, он – лишь отражение темной стороны вашей души. Будьте осторожны”.

Лесли Кин уехала на семинар из цикла “Секс в морях”. Фактически это круиз в Канкун, во время которого полный пароход университетских маразматиков дискутирует о “Прелюдии XXI века” и режется в шаффлборд. Я между тем обдумываю предложение Кайрен Парнелл устроить выставку “Королевы бурлеска сороковых и пятидесятых”. Разумеется, в свое время эти барышни послужили причиной не одной ночной поллюции, но по нынешним стандартам они со своими тщательно уложенными прическами и бровями в ниточку – просто монахини, невзирая на сетчатые чулки и накладки на сосках. Принцесса Тамтам с гигантским украшением из перьев на голове и раскрашенным барабаном, в закрытом купальнике. Кокетка Баблз, “самая восхитительная грудь Америки”, в маске Марди-Гра с гигантскими бараньими рогами. Фрэнки Вэлон, “экзотическая танцовщица”; коронный номер – “Танец священного попугая”. У Греты Гудли, “фермерской дочки”, к трусикам пришито шесть медных коровьих колокольчиков. Сейчас им всем под восемьдесят, а то и под девяносто. Интересно, многие ли живы и удалось ли им сохранить фигуру? От этих мыслей мне становится грустно, надо проветриться. Я сую блокнот и фотографии в большой конверт и выношу работу на улицу.

– Джулия!

Я оборачиваюсь. Никого. Но снова слышу:

– Джулия!

Подняв глаза, я вижу Эвана Делани. Он смотрит на меня из крохотного окошка и улыбается во весь рот, приложив руку ко лбу козырьком. В другой руке у него черная кружка.

– Перерыв?

Я киваю. Даже отсюда мне видна ямочка у него на подбородке.

– Поднимайтесь ко мне! Выпьем кофе по-турецки, – кричит он, поднимая кружку. – Только что сварил.

– Не могу. – Я машу папкой: – Куча работы! Времени совсем нет.

– Всего десять минут! Ну пожалуйста. Зато взбодритесь. – Он опять улыбается, а потом жалобно: – Я проверяю контрольные и скоро на стенку полезу. Мне нужно отвлечься. Умоляю вас, Джулия.

Мне не нужен кофе, чтобы взбодриться, но можно ли устоять против таких уговоров? Я поднимаюсь на три лестничных пролета и останавливаюсь на верхней площадке – набираюсь смелости и жду, пока успокоится дыхание. Нельзя же предстать перед Эваном, пыхтя, как жирный сантехник.

Он встречает меня у двери с кружкой горячего кофе.

– Прошу.

На нем джинсы и черная футболка с эмблемой Мотоклуба Восточного Ньюарка. От него пахнет трубочным табаком, специями и еще чем-то – теплым, естественным и очень мужским. Я выглядываю в окно и смотрю на мощеную дорожку, где только что стояла. По большому счету мне не следовало с нее сходить.

– Чудесный вид, – сообщаю я, изо всех сил стараясь не замечать ничего в комнате. Главное – никаких впечатлений. Я хочу выйти отсюда такой же, как вошла, чистой и незамутненной.

Кабинет Эвана словно создан для философских размышлений. Два кресла у окна, два шкафа, забитых книгами, здоровяк фикус, разросшийся хлорофитум от пола до потолка. Два эстампа в рамках: пышный зелено-золотой лес и черно-белая фотография Джона Колтрейна. Эван протягивает мне серую крапчатую кружку с лепной ручкой. При ближайшем рассмотрении оказывается, что это обнаженная нимфа, закинувшая руки за голову и выгнувшая спину. Я обвиваю пальцем ее тонкую талию.

– Подарок Мэй Джонс-Клейтон из Оксфорда. – И как бы в ответ на мои ревнивые подозрения добавляет: – Она раздала такие всем участникам конференции. Занятно, правда?

– Очень.

Я усаживаюсь в разлапистое кресло с вытертой обивкой и осторожно пробую кофе по-турецки. Никогда раньше не пила. Пахнет очень соблазнительно. Но на вкус – грязь грязью. Я стараюсь не выдать своего отвращения.

Эван, щурясь, показывает на “Ванессу”:

– А это что такое?

– Это? – Я дотрагиваюсь до затылка. – Так. Шиньон. Пока… кхм… перманент не отрастет.

– Ясно. – Эван, не сводя с меня глаз, потягивает кофе. Его взгляд лазерным лучом пронзает мое тело. – Насколько я понимаю, мужу не понравились кудряшки?

– До отвращения. – Нехорошо разглашать семейные тайны, но мне почему-то совсем не стыдно.

– А-а.

Я впервые замечаю щербинку на его переднем зубе, и она меня зачаровывает. Я мысленно провожу по ней языком и кусаю себя за щеку, чтобы пресечь греховные фантазии. Господи Иисусе! Что со мной? Я не хочу смотреть на рот и щербатый зуб Эвана, на сильную руку с кружкой и курчавые волоски над воротом футболки. Усилием воли мне удается зафиксировать взгляд на картине, висящей над письменным столом.