Одно единственное полотенце было влажным — поэтому она и решила поискать замену, но теперь это не имело никакого значения. Даяна схватилась за него, и тут же отдернула руку — нет, не станет вытираться тем, к чему прикасался оборотень. Даже в сортир вместо туалетной бумаги и то взять тошно.

Назад вернулась, как и была, голая и мокрая. Платье висело на стуле. Она взяла в руки аккуратно расправленные вещь и задумалась. Оборотень повесил, как пить дать. Значит нужно в стирку…

— Доброе утро, Даяна, — проурчал ненавистный, но такой красивый голос.

Мгновение назад ее колотила мелкая дрожь, а сейчас стало невыносимо жарко. И так больно, что перед глазами замелькала алые мушки. Если бы могла, убила собственными руками. Ногтями разодрала грудь и проверила, насколько гнилой он внутри, но ее просто скрутят в морской узел.

Развернувшись, Даяна в упор посмотрела на оборотня. Притащился с подносом в руках, а сам выглядит, как разожравшийся ворованный сметаной кот. Помойный и вонючий.

— Не доброе. Ещё раз коснешься меня хоть пальцем — и ты покойник.

Серые глаза потемнели. И, наверное, он хотел что-то сказать, но отшвырнула в сторону платье она пошла в свою комнату.

— Даяна, подожди! — стрелой ударило в спину. Но больше она не поведется ни на мнимую растерянность, ни на любую другую ложь.

— Отвянь, шавка.

Не имея сил отказать себе в удовольствии, Даяна изо всех сил хлопнула дверью.

***

Если и был на свете ад, то он начинался в его комнате, на смятых простынях, что ещё хранили ее запах. Он не мог спать, не мог есть и не мог не думать о пославшей его на все четыре стороны ведьме.

Влад сжал зубы, и снова ударил по крепкому стволу сосны. Костяшки давно сбиты, и на бинтах проступили алые узоры, но физическая боль не перекрывала душевную.

Знал ведь, что все это херня на постном масле. Что его вольность обязательно аукнется, но чтобы так … И все равно, придурок, тащил ей этот долбаный букет и у плиты выстаивал. Специально блинчики приготовить решил. Думал, что порадуется, а она на него ушат дерьма вылила. Сколько ярости во взгляде! Как будто он силой ее вчера заставил в ванну прийти, а не на добровольных основах

А может оно и к лучшему! Сбитые кулаки вспыхнули болью, но Влад и не подумал останавливаться. Бил и бил, каждым ударом подтверждая горькую правду.

Ведьма просто испугалась за свои силы. Что-то почувствовала, или как там у них все происходит, но решила обрубить на корню. Только вот по живому ударила! Несколькими словами превратила нирвану в полную огня бездну, в которой он молчаливо отбывал наказание. Потому что это справедливо — он не имеет никаких прав забирать часть ее ради удовлетворения собственных хотелок.

И если молодой девчонке позволено делать глупости за неимением опыта, то он мог бы вчера собрать яйца в кулак и вести себя как взрослый мужик, а не дрожащий от похоти юнец.

Но законченный эгоист в нем капризно топал ножкой, требуя если не все, то хотя бы часть. Рус был первым по упрямству, а он — Влад — от другого порока страдал. Все для себя любимого. Что в детстве, что сейчас.

Альке, если по-хорошему, ведь тоже шанса не оставил, сразу в оборот взял. А она такая же, как Даяна была. Наивная девочка, которой голову вскружить плевое дело. Разбил бы сердце, но сам влюбился. А тут ему любовь не светит… Прав был брат — нужно уже взрослеть. И прекратить вести себя, как мудак.

Мобильник разразился трелью. Пришлось оторваться от избиения сосны. Игнорировать можно кого угодно, но только брата.

— Слушаю, Рус.

— Как дела?

Херово. Хочется выть раненым зверем, и кусать себя за хвост.

— Нормально.

Хмыканье трубки он мимо ушей пропустил. Брата просто так не обманешь — настоящий детектор лжи, да и знает его как облупленного.

— Я отправлю к тебе пятерых волков. Они постерегут маленькую Даяну в полнолуние.

Пришлось даже динамик ладонью накрыть. Не довольный зверь взревел от ярости — решил, что на его территорию посягают. Только вот нет никакой территории…

— Не стоит. Я пропущу полнолуние.

Потому что желания идти нет вообще никакого. Как девчонке хочется завернуться в плед, но вместо мороженного жрать вискарь стаканами. Да под какой-нибудь боевик. А ещё лучше вот так — измочалить ствол дерева.

Руслан молчал. А Влад как наяву видел брата в кожаном кресле своего «домашнего» кабинета. А на столе, рядом с дико важными бумагами, рисунки Олежки и Пчёлки. Самые дорогие брату произведения искусства.

Тихая зависть сейчас чувствовалась особенно ярко. Закрыв глаза, Влад сосчитал до десяти и выдохнул.

— Все Рус, у меня дела. Пока.

И нажал отбой.

***

— Ему плохо.

Нежное дыхание обдало шею. Милолика попыталась встать, но Руслан не пустил. Слишком любил чувствовать ее вес в своих руках. Обнимать и красть поцелуи, наслаждаясь близостью любимой женщины и ее искренней лаской.

Но сейчас жена выглядела встревоженной. И не сказать, чтобы ему это слишком нравилось — ревность к брату была иррациональна, но неискоренима. Он мог многое на тормозах спустить ради Влада, но только не попытку забрать Милолику. Его пару!

— Любимый… Р-р-руслан…

Нежный укус за ухо немного успокоил, а от метки тепло волнами пошло гулять. Все его девочка чувствует. И с бесконечным терпением убеждает в своей любви. А ему до сих пор не верится, что это чудо совсем его и никуда не исчезнет.

— Сам заварил, пусть сам и расхлёбывает, — проворчал недовольно, — не маленький — задницу за ним подтирать.

Но в умных глазах жены уже видел отражение собственных, противоречащих сказанному, мыслей.

— Мой стратег, — мягко проворковала Милолика, запуская пальцы в волосы и легкими поглаживаниями снимая внутреннее напряжение, — ты же не просто так дал добро на эту авантюру, я чувствую. Ну не бросай Влада без помощи, он бы тебя не бросил.

— Не бросил, — хотел сказать жёстко, а чуть не простонал, его кудесница давно выучила все слабости мужа и этим нагло пользовалась, — бросил уже, хватило по горло.

Мохнатый засранец чуть женщину его не увел. Да, потом исправился, жизнью готов был искупить но осадочек, как говорится, остался.

Милолика посмотрела укоризненно. Она вообще прощала легко, и зло в себе не копила, а он так не мог.

— У Влада своя боль была, ты же знаешь.

Да, он знал. И честно говоря не мог определить, что хуже — провести семь дней ада в клетке с бешеными оборотнями или вот так умирать из года в год, не имея возможности отпустить любимую женщину. Каждого из них по-своему жизнь трепала. Его, Руслана, ржавый ошейник душил, у Влада сердце кровоточило. Спасибо их веселой, чтоб ее волки драли, семейке.