Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как вы узнали? — спросила она, провожая полицейского до двери. — Я имею в виду, что Джон здесь?
— Это из-за детской одежды, которую вы купили, сказав констеблю, что она — для вашей племянницы, дочери миссис Шелтон. Когда же констебль написал рапорт, участковый сержант заметил, что вы солгали. Его жена ходила на те же курсы для молодых мам, что и миссис Сара Шелтон. Это значило, что вашей племяннице сейчас около шести месяцев. Вы же купили одежду совсем не для данного возраста.
Дора грустно улыбнулась.
— Не слишком талантливая из меня получилась преступница, а, инспектор?
— Надеюсь, что так, мисс.
На следующее утро Фергус попросил шофера заехать в больницу по пути в Марлоу-Корт, чтобы Дора и Софи могли повидаться с Генноном. Дора уже звонила туда рано утром, но ей только сказали, что ночь прошла спокойно.
Приехав в больницу, Дора обратилась к дежурной медсестре.
— Я хочу пройти к Джону Геннону. Его привезли вчера вечером, — произнесла она, поднимая на руки Софи, которая до этого испуганно жалась к ее коленям.
— А вы кто?
— Дора Кавана. Это Софи, его дочь.
— Мне очень жаль, мисс Кавана, но мистер Геннон велел не пускать к нему никаких посетителей. Он не хочет никого видеть.
— Но… я не понимаю. Это же его дочь…
Сестра глядела на них с искренним сожалением, но оставалась непреклонной.
— Мне очень жаль.
Дора никак не могла осознать, что сказала ей эта женщина. И тут вдруг ее осенило: он снова подумал, что Дора его предала, вызвав все-таки полицию, пока он спал. Других разумных объяснений у нее не было.
— Могу я написать ему записку? Или он и это запретил?
Сестра улыбнулась.
— Насколько я знаю, нет. Вы хотите написать прямо сейчас?
— Да.
Ей нужно сесть, подумать и четко все объяснить, а не писать сбивчивые фразы на клочке бумаги. А может быть, именно так и стоит поступить?
Сестра уже протягивала ей листок и ручку.
Уже не задумываясь, Дора быстро написала: «Софи в безопасности. Я люблю тебя. Дора».
Потом добавила номер телефона Фергуса, прежде чем согнуть бумажку пополам и вернуть сестре.
— Я прослежу, чтобы он получил это, — сказала та.
Дора едва могла сдержать нетерпение, пока они ехали в Марлоу-Корт. Это был дом, где она родилась. Дом, где в благородном одиночестве жил Фергус. Компанию ему составляли только экономка да несколько слуг. Дору не оставляла мысль, что Джон уже мог получить ее записку и позвонить… Но он не позвонил.
Зато Фергусу звонил адвокат Геннона, и брат подтвердил, что будет заниматься делами Софи до того, как будут известны результаты теста.
— А почему он позвонил тебе? — с ревностью спросила Дора. — Он же тебя не знает. Даже никогда не видел.
— Джон не хочет, чтобы у тебя были неприятности. Кажется, ты даже не понимаешь, как он о тебе заботится.
И Доре пришлось довольствоваться этим и тем, что она написала длинное, подробное письмо, в котором все объясняла Джону.
Письмо вернулось нераспечатанным тремя днями позже. И Дора помчалась в Лондон с твердым намерением взять больницу в осаду, пока ей не дадут увидеться с Генноном. Оказалось, напрасно. Джон благополучно выписался. Его адвокат даже не удивился, увидев ее на пороге своего кабинета. Но и у него, видимо, тоже были насчет Доры Кавана четкие инструкции. Он ничем не помог ей.
Дора отказывалась признать поражение и все еще стояла у дверей офиса, когда к ней подошла секретарша адвоката Джона и тронула за локоть. Они разговорились. Оказалось, что девушка смотрела все телепередачи о гуманитарных конвоях.
— А вы когда-нибудь бывали в местном суде при магистрате, мисс Кавана? — как-то странно вдруг спросила она.
Дора нахмурилась:
— А что?
— Уверена, что вы найдете его очень занимательным. В особенности в следующую пятницу. Подходите к десяти часам. — Сказав это, секретарша повернулась и ушла.
Всю следующую неделю Дора провела с Софи. Она часами играла с ней, разговаривая на английском. Малышка уже начала хорошо понимать, о чем идет речь, и даже отвечать.
Дора брала девочку с собой в походы по магазинам, находя удовольствие в покупке для нее одежды и игрушек. А когда неожиданно вернулась летняя жара, начала учить ее плавать в большом бассейне Фергуса.
И все это время Дору не оставляла навязчивая мысль о пятнице. Она поняла, что наконец увидит Джона.
— Плыви, плыви, Дора! И Софи, тоже плыви! — Малышка подбежала к ней. Дора прижала ее к себе и начала тискать. Девочка верещала от восторга, не переставая смеяться. Они производили столько шума, что не сразу услышали шаги.
— Господи, что здесь происходит?
— Поппи, Ричард! — Дора повернулась, одной рукой прижимая к себе Софи, а другой пытаясь обнять сестру и зятя. — Как я рада вас видеть! Когда вы вернулись?
— Вчера вечером. Привет, котенок, — сказала Поппи, ласково потрепав девочку по щеке. — Я так понимаю, у тебя сейчас интересные времена.
Дора тут же помрачнела.
— Ты говорила с Фергусом… — не спросила, а скорее, констатировала она.
— Да. Что мы можем сделать?
— Отвезите меня завтра в Лондон, — попросила Дора. — У меня сейчас нет машины, а завтра я должна быть по делу в суде магистрата.
— А как же Фергус? Я думала, он все держит под своим контролем.
— Он и держит, не сказав мне, что завтра состоится суд над Джоном.
— Он просто оберегает тебя, Дора. Ты же знаешь, что такое пресса! Сама сбежала от всего этого в наш коттедж.
— Я не думаю о прессе или о ком-то еще. И я все равно поеду, довезете вы меня или нет, — отозвалась Дора с угрюмой решимостью.
— Слушай, я же не сказала, что мы отказываемся. Но… вообще-то я и правда не могу. У меня завтра встреча, которую нельзя пропускать. Именно из-за нее мы так рано вернулись из Штатов. Но мы можем доехать до города. Я выйду, а Ричард пойдет в суд вместе с тобой. Ты согласен, дорогой?
— Без проблем, — ответил он.
* * *
Суд магистрата оказался чрезвычайно деловым местом. Одетые в черное адвокаты, секретари и поверенные, свидетели, ожидающие своей очереди… Дора и Ричард протолкнулись на забитую людьми душную верхнюю галерею. Он взял ее за руку, потому что Дора вдруг начала ужасно нервничать.
— Может, лучше уйдем? Ты уверена, что выдержишь?
— Что? Да, конечно. — А потом она увидела Джона. Он сидел на скамье подсудимых. — Ох, Джон! — прошептала Дора, сжимая руку Ричарда все крепче. — Ох, мой милый!