— Я же сказал «если».

— Хорошо, хорошо.

— Спокойной ночи. Извините, что побеспокоил.

— Ничего страшного.

Повесив трубку, я вытянулась, положив голову на диванный подлокотник. И что это значит? На первый взгляд все просто и ясно. Благодаря своим передвижениям в пятницу вечером я снабдила полицию весьма точным временем убийства. Я была важным свидетелем по данному делу, и Беку действительно нужно знать, где меня можно найти. Но существовала вероятность, что он воспользовался этим делом как предлогом, чтобы мне позвонить. Не являлись ли его фразы «Куда вам звонить?» и «У вас сохранился мой номер?» зашифрованным сообщением: «Я не хочу потерять с вами связь»? Надеялся ли он, что я подам знак: не возражаю против более близкого знакомства? И вообще, был ли его звонок этичным, поскольку я прохожу свидетелем по этому делу? Я попыталась представить, как сейчас выглядит Бек. Сидит на табурете на кухне с пивом в руке? Лежит на диване в одних трусах? Или голый на кровати? Я вообразила его голым. Представила, на что были бы похожи его поцелуи и прикосновения. Я не могла поверить, что настолько влюбилась в него. Зато хотя бы перестала чахнуть из-за Джека Херлихи.

Это оказалось кульминацией вечера. Отбросив свои запретные фантазии, я взяла телевизионный пульт и, к своей досаде, обнаружила, что с антенной творится что-то неладное. Ругнувшись, я взялась за книгу по интерьерам, но мои глаза скользили мимо страниц с фотографиями комнат, в которых практически отсутствовала мебель. Я позвонила в Нью-Йорк своему соседу и другу Лэндону, но нарвалась на его голосовую почту и оставила сообщение, что с нетерпением жду ужина, который мы запланировали на вечер понедельника.

Наконец я решила попытать счастья в постели. Проворочавшись с боку на бок целый час и наконец отключаясь, я провалилась в один из тех снов, которые кажутся монотонными, как покраска стены, и в которых вы без конца повторяете одни и те же движения. Я находилась в какой-то гостинице или даже в шикарном отеле, но не в «Сида-ре». Одетая в вечернее платье, я шла по коридору, стуча по очереди во все двери. Никто мне не отвечал, и, довольно долго подождав у каждой двери, я в конце концов переходила к следующей. Через какое-то время я почувствовала, как в той части меня, которая наблюдала за сном, нарастает разочарование и желание заставить ту Бейли, которая находится внутри сна, стучать громче. Мой стук был слишком тихим, никто его не слышал. Внезапно я проснулась и села в кровати. Стук. Я осознала, что он исходит не из моего сна. За моей дверью кто-то был.

Включив лампу на ночном столике, я быстро оглядела комнату. Я не могла сказать, действительно ли слышала стук или это сон сыграл со мной злую шутку. Выбравшись из постели, я направилась к двери.

— Кто там? — позвала я на ходу. Мертвая тишина.

Отодвинув задвижку, но не снимая цепочки, я приоткрыла дверь. Кроме теней от бра, в коридоре ничего и никого не было.

Мне потребовалось больше часа, чтобы заснуть снова. Проснулась я в восемь с тяжелой как с похмелья головой. Натянула джинсы и майку с длинными рукавами, подкрасила губы и замаскировала синяки под глазами, соперничавшие по площади с Центральным парком, и застегнула сумку. Не дожидаясь коридорного, я сама отнесла ее вниз.

— Ну, как ты? — спросила я с вымученной улыбкой, присоединившись к завтракавшей Дэнни.

— Сегодня лучше, — улыбнулась она. — Хотя мне грустно, что ты уезжаешь, Бейли. Ты такая надежная.

— Мне так жаль, что я ничем тебе не помогла, — произнесла я.

— А у меня есть кое-какие новости. Оказывается, Анну действительно задушили.

— Задушили? Тебе Бек сказал?

— Нет, об этом напечатали в сегодняшней газете.

Я стала расспрашивать Дэнни, но в газете больше ничего об этом не говорилось. Тогда я поведала о своем посещении «Таверны на Бридж-стрит» и напугавшем меня столкновении с Мэттом. Мой визит мог вызвать нехорошие последствия, и Дэнни следовало быть в курсе.

— Он совершенно точно не выразил никакого желания поделиться со мной своими сомнениями, — заявила я. — Я очень надеюсь, что удастся разузнать хоть что-то у Евы.

Дэнни подтвердила, что Ева целый день дома и будет меня ждать. Она, правда, просила, чтобы я, подъезжая, предупредила ее по телефону. Из кармана своего бледно-зеленого кардигана Дэнни достала листок бумаги с телефоном и описанием, как проехать к дому Евы.

Чтобы подкрепиться для путешествия, я заказала яичницу. Но когда ее принесли, я поняла, что есть мне совсем не хочется, и принялась вяло возить ее по тарелке.

Когда наконец подошло время ехать, Дэнни проводила меня до машины, и мы крепко обнялись. Мне ужасно не хотелось оставлять ее в таком состоянии, и я снова услышала слова своей матери: «Присмотри там за Дэнни. Я за нее волнуюсь».

— Я позвоню тебе завтра вечером, — пообещала я, — и если мне удастся вовремя разделаться с заданием, а в гостинице дела не наладятся, я приеду на следующие выходные, хорошо?

Серые глаза Дэнни наполнились слезами, и я поняла, что возражать она не станет.

Через пятнадцать минут я уже ехала по массачусетскому шоссе, направляясь на запад, чтобы попасть на транзитное шоссе штата Нью-Йорк. Я чувствовала себя, как Сигурни Уивер в «Чужом», когда она в трусах и майке только что выкинула за борт космического корабля самое омерзительное за всю историю Вселенной существо и наконец-то забралась в свою капсулу. Другими словами, я чувствовала себя в безопасности. Больше никаких погонь в лесу, никаких пробуждений среди ночи, никаких гаданий, то ли постучали в дверь, то ли нет. И все же в глубине души я жалела, что не могу развернуть джип и вернуться назад.

Я уже внесла номер Евы в свой мобильник, а потому за милю до съезда на шоссе нажала кнопку дозвона. Ева говорила монотонным голосом, как человек, недавно наглотавшийся успокоительного. Я объяснила, что буду у нее через несколько минут, и она все тем же безжизненным голосом ответила, что хорошо, она будет меня ждать. Сотрудники гостиниц, принимающие заказы на обслуживание в номере, и то любезнее.

Спустя десять минут я припарковалась в старой части Рейнбека, самобытного городка недалеко от реки Гудзон. Открывшая дверь и поздоровавшаяся со мной Ева оказалась такой же мрачной, как и ее голос по телефону. Косметикой она не пользовалась, и, хотя была довольно симпатичной, кожа ее покрылась морщинами от чрезмерного загара. Каштановые, не слишком коротко подстриженные волосы выглядели так, словно их завили с помощью пальцев четыре-пять дней назад и больше к ним не прикасались. Одета она была в большую, не по размеру хлопчатобумажную рубашку и джинсы.

— Ева? — полувопросительно произнесла я.

— Да, входите, — ответила она без улыбки.

Дом меня удивил. Когда-то на первом этаже, вероятно, было несколько комнат, но стены снесли, оставив только маленькую кухню, которую я заметила в глубине, и образовалось одно большое помещение в передней части дома, почти что студия. В дальнем конце комнаты стоял ткацкий станок, повсюду громоздились мотки и упаковки пряжи.