Нимало не смутившись, означенный талант перехватил поводья и принялся разливаться соловьем:

— Есть одна древняя баллада, повествующая о подобном. Один юноша, безнадежно и безответно влюбленный, подарил своей возлюбленной прекрасное яйцо горного хрусталя; «глаза твои сквозь толщу хрусталя, как будто льда, смотри, прозрачно мое сердце пред тобой», и прочая чепуха. — Под взглядами отряда певун бросил терзать струны лютни и снова взялся за поводья, припомнив старую поговорку о том, что иногда лучше молчать, чем говорить; в его случае, правда, это скорее означало «лучше говорить, чем петь», тем паче меж северян уже мелькнула фраза «поет, как павлин» — как-то им пришлось сопровождать одного торговца, который как раз по весне пытался сбыть в столице пару десятков этих ярких южных птиц. — Но прекрасная и холодная отвергла его ухаживания и вышла замуж за богатого старика. И на свадьбе, когда сгустилась полночь, яйцо треснуло, и оттуда был порожден злобный дракон, пожравший всех, кто только был в зале!

Помолчав в раздумье, девушка спросила:

— Условием появления дракона была потеря невинности?

— О нет, там говорится так: «когда струя ударила в хрусталь, он заалел, сам той струе подобный…», — покосившись на ухмылки боевой силы, на сей раз Рододендрон смолк куда быстрее. — Говоря прозаически, бедного влюбленного казнили в ночь свадьбы за неподобающие подарки, и его кровь брызнула на хрустальное яйцо, тогда и появился дракон.

Получив пищу для размышлений, юная госпожа замолчала, пока укротитель слов продолжал говорить о других сказаниях и даже порывался читать свои собственные вирши; она всей душой надеялась, что на развилке, до которой оставалось чуть более версты, они распрощаются навек.

— Стой! — долетел сигнал спереди, и все осадили коней. Тревога разлилась в воздухе, явственно запахло дракой; пятерка наемников немедленно взяла госпожу и племянника мага в плотное кольцо, сгрудилась, готовясь дать отпор. Привстав на стременах, Жозефина разглядела впереди с дюжину всадников, плотно перегородивших тракт. Лица их до изумления напоминали ту парочку, с которой юной де Крисси довелось однажды — подумать только, каких-то три дня назад! — повстречаться на улице. Нет, речь не о личинах или кровном родстве — просто что-то общее, не касающееся костей или плоти, — будто метка пролитой крови, смывающей с лица не столько разум, сколько приятность и человеческое выражение вообще.

— Это ограбление, — весело заявил их главарь. — Отдавайте деньжата и ценные штучки и катитесь отсюда.

— Чтобы катиться, надо быть круглым… круглым дураком! — зашелся смехом певец с именем куста. Отряд только отметил сказанное краем сознания, уже спаянный единой целью защищаться, никто даже не бросил на него взгляд — только предчувствие внутри Жозефины наконец-то развернулось тугой пружиной. Она повернула голову на этот смех, что никак не кончался и только забирался все выше по октавам, становясь истерическим, и увидела, как пестрая личина сползает с «певца» клочьями, обнажая нечто совершенно иное… определенно родственное тем, кто заслонял дальнейший путь. Наемники ощетинились оружием и сгрудились плотнее, отшатываясь сами и оттирая конями своих подопечных к обочине, подальше от странного типа в цветных ошметках поверх темной одежды разбойника.

Фердинанд явно тоже заметил неладное, потому что в его ладонях уже клубился ком Силы, вливаемый в затейливое плетение. Заклинание вспорхнуло и растворилось — очень аккуратно и почти незаметно, как у самой Жозефины получалось только с целительскими плетениями. Павлин неторопливо разворачивал коня к тесно сбившемуся отряду, те изображали дуэль взглядов, выигрывая драгоценные секунды времени для составления тактического плана, когда из-за елей, с хрустом ломая подлесок, вырвался огромный, раза в два поболее лошади, чешуйчатый и усеянный острыми гребнями зверь с широченными лапами и с ревом бросился на разбойников. Они отшатнулись в разные стороны, не слишком понимая, откуда взялась зверюга, и отряд Жозефины немедленно рванулся вперед, в образовавшиеся бреши, расталкивая врагов крутыми конскими плечами и рубя влево и вправо. Двое или трое разбойников с криками вывалились из седел, остальные, отнюдь не рвавшиеся в драку с северянами, успели вовремя увернуться. Впрочем, главное свершилось — серебро и лазурь прорвались сквозь цепь и теперь уходили, послав коней в галоп.

— Идиоты, это фантом! — догнал путешественников (и разбойников) разъяренный вопль главного, очевидно, Павлина. — За ними! Девчонку взять живьем!!!

Разбойники — ох, Дана Милосердная, лучше бы это были самые обыкновенные, привычные, милые разбойники! — повисли на хвосте отряда. Наемники строго блюли боевой порядок: двое сзади, прикрывая спины, двое спереди, в середине — Жозефина с Фердинандом и слева от них, на фланге — Каталин. Скачка была безумная, благо вымощенный тракт и сухая погода позволяли нестись во весь опор, не опасаясь вылететь из седла на очередной кочке или луже. Преследуемые не давались, преследователи не собирались отступать; нужно было что-то делать, пока в спины не засвистели стрелы — и благодаря колдовству обернувшейся на скаку Жозефины между разбойниками и ее людьми появилась выпуклая линза Щита, обращенная назад. Они пронеслись еще шагов сто, и вместо стрел из-за спин ударил поток чужеродной и злой Силы, обтекший небольшой Щит и обогнавший отряд.

— Стой!! — воздух разорвал крик авангарда, поддержанный Каталин. Она, арьергард и их подопечные успели натянуть поводья, а вот скакавшим впереди повезло меньше: их кони с разлету ударились о невидимую, но абсолютно ощутимую стену поперек дороги, и седоки не удержались в седлах. Один почти сразу поднялся, сжимая меч, второй же не успел выдернуть ноги из стремян, и его придавила собственная лошадь. «Шэнан», — вспомнила Жозефина и быстро ощупала его бережным эмпатическим касанием — будет жить, а значит, сможет чуть подождать, — и развернула коня навстречу нападающим.

Ощущая излучаемую отрядом готовность защищать госпожу ценой собственных — и, конечно, множества разбойничьих — жизней и ясно видя ее свидетельство в полированной стали обнаженных клинков и черном железе булав, враги не стали врезаться в отряд со всего маху, так что разгоряченные кони не столкнулись грудью, а только фыркали и порывались кусаться. Однако битва кипела почти вплотную, и первый натиск наемники, едва успевшие развернуться и прикрыть подопечных, уступили: их начали теснить. Щерясь и весело ругаясь сквозь зубы, северяне держали круговую оборону, прикрывая своими и конскими телами госпожу и мага. Каталин и вовсе заставила юную госпожу пригнуться, чтобы была меньше заметна в гуще схватки.

Почти касаясь лицом луки седла, девушка высмотрела Павлина, который отнюдь не лез в бой, а все больше командовал со стороны, и послала ему в глаза усиленный «светлячок» в надежде, что тот сможет ослепить его. Светящийся шар резво подплыл к цели и остановился там, освещая его чело; Жозефина пожалела, что при ней нет лука — уж больно хороша была мишень. Да, лук бы очень не помешал в путешествии — сколь-нибудь приличным магом она не могла называться никогда, а уж теперь, на фоне Фердинанда, сосредоточенно снимающего перегородившую дорогу стену, и подавно. Что ж, если не владеешь магией, но владеешь оружием, выбор очевиден: одна рука поудобнее перехватила поводья, другая вынула из ножен при поясе черный клинок. Она не собиралась лезть в бой — наемники, разумеется, куда лучше нее владели оружием и искусством битвы вообще, — но защитить себя и того, кто окажется рядом, Жозефина могла и, что еще важнее, была готова это сделать.