— С Усатым был, — заторопился мужик, — да, Хрипатый. Говорит так, будто свинца расплавленного глотнул. Говорили оба, мол, надо присмотреть, чтоб не побег никто, драться не надо, крови не будет, денег дали… Ну я согласился, чего нет-то, на лошадке посидеть, поглядеть, всего делов, ну… Я человек честный, не то что наемники ваши, вон при оружии все…

Жозефина глянула на стоявшего позади пленника Вита, и тот мгновенно оказался совсем рядом с ним:

— Ты, гнида… — выдохнул он, уперев в беззащитные ребра острие клинка, — не путай честное ремесло и работенку на побегушках. Сам небось в штаны наложил, как зазвенело-то, и умирать не полез. — Северяне, как любые справные бойцы, всегда могли оценить искусство противника, как бы ненавистен он ни был. — Отвечай госпоже и думай, на кого разеваешь пасть. — Боец перетек обратно, вновь прикинувшись одной из предрассветных теней, оставив Михиля леденеть, все еще ощущая под ребрами жало клинка.

— Только это… — жалобно продолжил пленник. — На мне это… амулет, Хрипатый вешал… сам я его снять не смогу, а ежели сниму — тут голова напрочь и отлетит.

— Сам-то кто будешь? — спросила Жозефина, несколько смягчившись; она чувствовала, что пленник не врет, и природное мягкосердечие взяло верх над жесткостью, зарождавшейся все последние дни и вступившей в силу в момент, когда ей пришлось целиком отвечать за свою жизнь и жизни тех, кто был вместе с ней.

— Ну… в замках понимаю и капканы поставить-снять могу…

Вор и взломщик. По-своему честный человек, в крови не марающийся.

— А откуда?

— Местный я, с Кастириуса, пять верст окрест все, почитай, знаю.

— Вывести отсюда сможешь?

Пленный покрутил головой, щурясь сквозь сумрак.

— Ежель посмотреть да повыше еще забраться — смогу, тут болот-то, почитай, несколько всего, уж соображу…

Жозефина кивнула своим бойцам, и те споро усадили Михиля на коня, не развязывая, впрочем, ему рук. Тот огляделся туда-сюда, приподнялся в стременах и изрядно повеселевшим голосом заявил:

— Вон туда идти надо. Там холмы вначале пойдут, тропка будет, по ней село, а там и дорога. Только друг за дружкой идти надо, след в след.

— Так… — Девушка обвела взглядом отряд. — Все просохли? — Ответом ей были утвердительные кивки. — Тогда снимите с него эту дрянь. Каталин!

Его спустили с седла, Мать воинов подошла к нему — «Не руками!» — сняла с пояса боевой нож и, подобрав из-под ног ветку, скинула со склоненной шеи сыромятный шнур. На шнуре висел гладкий и плоский речной окатыш с полпальца размером и веял магией, и магией опасной. Каталин подошла к болоту и, раскачав, выбросила талисман в воду — тот улетел мало не к середине и булькнул, уйдя в глубины заболоченного озера — только пузыри по воде.

Михил на правах шел впереди на два шага — ровно столько, сколько позволяла веревка в руках одного из северян. Когда солнце уже уверенно выбралось на небосвод и лес наполнился звенящим пением проснувшихся птиц, земля под ногами начала вздыматься холмами. Провожатый замедлил шаг.

— Хорошее место, Бурмакин холм. Тут уже матерая земля, скоро и тропка начнется.

Место действительно было хорошее: вершина холма, заросшего сосновым лесом — медным, янтарным и золотым в свете начинающегося дня. Здесь пахло смолой, палой хвоей, согревающейся землей, и было удивительно, глубоко спокойно.

— А вот еще интересное место, — проговорил провожатый, взмахивая связанными руками в сторону трех сосен, растущих из одного корня. Побуждаемая неясным предчувствием, Жозефина напряглась, готовая в любой момент приказать бить на поражение. — Тропку отмечает, опять же…

Он сделал шаг — к соснам, другой — обходя их… и пропал. Остался только пропитанный солнцем, будто хлебный ломоть медом, воздух. Поздно спохватившийся наемник дернул к себе веревку — она была будто обрезана. Неродившийся крик «Держи!» так и застрял у Жозефины в горле — чего уж тут кричать, если пленник сбежал.

— Ловкий человек, — вздохнул Лаки с ощутимым восхищением. — Таких на знакомой тропе и цепью не удержишь. Братишка баял, они такого ловили, так амулет покупать пришлось ледяной, чтоб не сбег. Ловкачами таких и называют.

Какое-то время весь отряд смотрел на три сосны-сестры, на непримятую траву за ними, на огрызок веревки… Смотав его, все оседлали коней и прежним порядком — двое бойцов спереди, двое сзади, с оставшимся у них конем Михиля в поводу, ушан и Жозефина посредине — поехали по выстелившейся под ноги тропе. Она вилась меж деревьями, утоптанная и ногами, и конскими копытами, прошла через малинник и только собралась отвернуть от какого-то небольшого холма, как один из ехавших впереди бойцов поднял согнутую руку, и отряд, следуя сигналу, мгновенно остановился.

— Птиц не слышно… — прошептал бдительный северянин.

Новая засада спустя всего несколько часов как они вырвались из предыдущей? Непохоже…

Жозефина развернулась, как бутон разворачивается в цветок, вслушалась, вчувствовалась в кажущийся таким мирным утренний лес… Слева от тропы, за тем самым холмиком, сидело что-то достаточно крупное, неживое и очень, очень голодное. Девушка сосредоточилась на этом «чем-то» и ясно ощутила метку — на существе словно висела бирка с надписью вроде: «Экземпляр номерной, выведен там-то…»

— Я читал про таких, — кивнул Фердинанд, услышав краткий пересказ событий. — Очевидно, это Страж, довольно сложная и древняя штука. Обычно их создавали, чтобы сторожить постоянные Врата.

Постоянные Врата. Страж. День пути. Все сходится.

Она достала карту-Окно и погрузилась в нее. Глазами белки, задержавшейся на сосновой ветке, она увидела их сгрудившийся на тропе отряд. Судя по всему, белка сидела у того самого холмика.

Карта вновь отправилась под рубашку, и серые глаза решительно сверкнули.

— Мы нашли то, что искали. Едем в селение, готовимся и возвращаемся обратно.

Селение красовалось высоким прочным частоколом и добротными воротами, в которые упиралась тропа.

— Кто таковы? — крикнули сверху, с надвратной башенки.

— Люди проезжие, — отвечала Жозефина — не криком, но рождающимся глубоко в груди голосом — вроде негромким, но таким, что слышат все; так умеют говорить вожди, жрецы, преподаватели и все те, кому нужно уметь перекрывать шум, производимый людским скоплением.

— А вид разбойничий! — отозвались сверху. На честных людей отряд действительно походил не особенно, благодаря недавнему купанию в болоте, которое отчищаться от одежды никак не желало. — А ну как озоровать станете?

— Не станем и обременять вас недолго будем.

— А чем докажете?

Раскрывать свое имя Жозефина отчаянно не хотела, чтобы не оставлять лишних зацепок преследователям.

— Слово чести.

— Ну раз слово… — Из башенки махнули рукой, и ворота открылись: сначала было слышно, как сдвигают тяжелые засовы из обтесанных бревен, а потом уже разошлись в стороны на тщательно смазанных петлях створки. Внутри их встретил мужик, до того по-свойски болтавший со стражниками. Первое, что бросалось в глаза, — селение было огромным, дворов на пятьсот, не меньше; судя по дымкам, здесь была своя кузница, и не одна, а долетающий шум свидетельствовал о собственном торжище — хотя день вроде не базарный, народ в ворота не ломится покупать и продавать. Еще немного, и будет здесь крепкий городок — а на карте села этого вовсе нет. Картографы часто не обозначают мелкие деревеньки, но чтобы полениться нарисовать селение на полтысячи дворов?..