Перед украинской таможней водители вдруг заявили, что все должны заплатить страховку. Те, кому до шестидесяти лет — по двадцать гривен, те, кому за шестьдесят — по сорок.

— Мы, конечно, не имеем права вас заставлять, — говорили водители. — Но лучше заплатить. Легче будет с таможенниками вопросы решать.

Предварительно, ещё дома, для «решения вопросов с таможенниками» они собрали с каждого по двадцать долларов, а с меня взяли тридцать.

— За кошку на таможне надо платить отдельно. Кошка — это повод придраться.

— У меня же все документы на неё есть. Зачем я тогда платил за документы?

Водители не имели понятия, зачем я платил не им, а за документы. И настаивали, чтоб им я заплатил также. Настаивали и, конечно, настояли.

Не знаю, платили они или как-то по-иному «решали вопросы», но на украинской таможне нас никто не досматривал. Только сунула в дверь физиономию какая-то баба. Она сказала: «Хай щастыть», — и мы поехали в Польшу.

Поляки заставили всех выйти на мороз. Осмотрели салон, открыли наугад две сумки. Попросили водителей показать багажник. Я подумал: «Сейчас они услышат мой будильник».

— Что есть это? — сказал один поляк почти по-русски.

Водители прислушались и дёрнули плечами, как братья-близнецы.

— Ё-ё, — прошептал один. — Бомба.

— Это мой будильник, — сказал я. — Угличского часового завода. Очень надёжный.

— Где? — спросил поляк.

Я поводил взглядом по совершенно одинаковым сумкам и не без сомнений указал на свою.

— Вы идиот? — сказал поляк.

— Нет, — сказал я. Потом вспомнил Аспиранта и глубокомысленно добавил: — А впрочем… Все мы в некотором роде идиоты.

Поляки ушли. Вряд ли они со мной согласились. Мы вообще были им по фигу. Они шмонали спиртовозов и контрабандистов, везущих в Польшу дешёвые сигареты. А с нас, юдише-беженцев, что толку? С нас взятки гладки.

Кошка вела себя идеально и, я бы сказал, стоически. Она не только ни разу за тридцать шесть часов пути не ходила на горшок, но и есть не просила. Несмотря на то, что последний раз я кормил её днём накануне отъезда. Так положено. На голодный желудок кошки легче переносят дорогу. Уже посреди Польши я дал ей йогурт, и она его без аппетита съела.

Есть и мне не хотелось, только пить. И выйти давно было пора. На очередной остановке водители пошли в кафе. Семейство в полном составе отправилось на поиски туалета, пуделя заперли в автобусе, и он стал скулить и лаять. Я выбрался на свободу с кошкой. Кошка дышала тяжело и прижималась ко мне — пряталась от ветра и от изменившейся вдруг действительности. Я размял ноги. Затекли они жутко.

Через пять минут семейство вернулось, и жена еврея с биноклем спросила:

— Есть?

— Пойдёте прямо, — сказала беременная дочь, — там будет помещение и на нём две буквы — «дубль-в» и «с». Наверно, по-нашему это «эм» и «же».

— Это ватер-клозет, — сказал я. — Туалет с водой иными словами.

— Вы знаете немецкий? — спросила жена еврея с биноклем.

— Это не по-немецки, — сказал я. — С чего вы взяли, что в Польше надписи на туалетах по-немецки?

Жена еврея с биноклем осознала свою оплошность и спросила:

— Вы знаете польский?

Мы с кошкой тоже сходили в найденный семейством клозет. То есть кошка не так сходила, как составила мне компанию, доставив некоторые неудобства.

Вернулись сытые водители. Мы заняли свои осточертевшие места. Жена еврея с биноклем порылась в сумке, достала русско-немецкий разговорник, открыла его на первой странице и внимательно начала читать.

Из Польши в Германию проскочили, не заметив, что «пересекли государственную границу». Просто сдали паспорта польке, а отдал их нам немец. И Германия началась. Началась с хвалёного их автобана. По которому и правда ехать было одно удовольствие. Даже в переполненном микроавтобусе. Даже с голодной кошкой на руках. Даже в полную, совершенно непроницаемую неизвестность.

И вот, микроавтобус повернул, и дорога пошла круто вниз. И уткнулась в город. У заправки остановились. Водители включили свет в кабине, вынули карту и стали думать, как лучше доехать до Банхофштрассе. Наконец, придумали, потушили в кабине свет и поехали. На следующей заправке опять остановились. При помощи жестов и карты уточнили, правильно ли едут. Заправщик при помощи того же самого сказал, что правильно. И через минуту микроавтобус остановился у нужного мне дома. Я запихнул кошку в бокс, перелез через баррикаду и, задев боксом еврея с биноклем, вышел. Водители открыли багажник и стали вытаскивать сумки на брусчатку. Я отбирал среди них свои.

— С вас пять евро, — сказали водители. — За то, что мы в очереди на таможне не стояли. Вы видели, какая там была очередь?

В доме на втором этаже я вижу открытое окно. В нём — женский силуэт.

— Эль, это ты? — кричу я, и окно закрывается. Силуэт исчезает. Свет в окне гаснет.

И тут я слышу: «Поздравляю вас». Это говорит какой-то мальчик, и я понимаю, что это Мишка, сын Эли.

— Что, уже? — говорю я.

— Два часа назад.

— Не успел, — говорю я.

— С вас пять евро, — говорят водители. — Вы слышите, пять евро.

Я отворачиваюсь от Мишки и говорю, чтобы он не слышал:

— Пошли на хуй. Вы и так содрали с меня сколько захотели и везли, как селёдку в банке. И не договаривались мы ни о каких пяти евро.

— Это непорядочно с вашей стороны, — говорят водители, чуть не плача. — Мы же в очереди не стояли, а другие стояли.

— Пошли на хуй, — говорю я. И они туда идут. А мы с Мишкой, надрываясь, тащим мои сумки в квартиру.

Я тащу и думаю, что стал отцом в паршивом, забитом вещами и эмигрантами, микроавтобусе.

И радуюсь, что хоть не в тюрьме, не в больнице и, как говорится, — при жизни.

И самое последнее, что я хотел… По поводу вышеизложенного. Все имена и фамилии выдуманы, после чего изменены на противоположные. Все описанные события и факты самым наглым образом высосаны из пальца. Ничего подобного никогда не было, нет и не будет. Шефа не было и не будет. Аспиранта — не было и не будет. Таможенников, водителей, врачей, пысьмэнныкив, мэрваськи, памятников, ментов, ОВИРа — не было, нет и не будет. И слава за это Богу.

«А что же тогда было? — думаю теперь я. — Акации хоть были?»

Да, акации — были. Акации точно были.

Царство им небесное.

2003–2004

Неметчина

Дождь сначала пошёл, а затем прекратился. Наверно, это были вчерашние его остатки. И на сегодня их в полной мере не хватило. То есть хватило только на утро. Хотя вчера шёл настоящий ливень с настоящим потопом. Может даже, и со всемирным.