В бреду, как в художественном произведении, ничего не бывает случайного. Если к Тимоше пришли китайцы, то это что-нибудь значило. Но были еще другие, на первый взгляд не имевшие ничего общего ни с китайцами, ни между собой. Лишь кассирша и подавальщица были, возможно, женщины одного круга. И всё же их что-то связывало. Может быть, все они состояли в каком-нибудь тайном обществе, были членами неизвестной организации или сети. Это предположение, если не цепляться к терминам, выглядело не так уж глупо. Оно объясняло многое. Например, их безмолвно-красноречивое переглядывание, пока они толпились в номере. Тимоша проигрывал в памяти обстоятельства, при которых встречался с ними – уже не в бреду, а в реальности. И разрозненные случайности – странные умолчания и обмолвки и брошенные мельком взгляды – укладывались, как кирпичики, в стены выстраиваемой концепции. Из пучин осязаемой им действительности всплывало нечто угаданное в бреду на пределе чувствительности.

Тимоша на терминах не зацикливался; пусть их придумывают сочинители боевиков и диванные конспирологи. Но если анализировать по существу, то становилось ясно: вокруг Тимоши происходила какая-то тайная деятельность. И началось это, видимо, после того, как он послал свои тексты Наде. Факты, вылущиваемые анализом, были неумолимы. Надино длительное молчание и сегодняшнее ее внезапное появление в Великосибирске доказывали, что Тимоша был вовлечен в большую игру, только не знал, в какую. Если всё же прибегнуть к термину, он был задействован «втемную», то есть являлся не игроком, а фишкой. Правда, фишкой, должно быть, важной – иначе зачем бы такая организация прислала своих агентов освидетельствовать его в бреду.

Тимоша, однако, мог анализировать только наружные факты, доступные наблюдению. Смысла в их совокупности он по-прежнему не понимал. Это было неудивительно – так и случается, если кто-то становится частью игры, правил которой не знает. Вероятно, футбольный мяч понятия не имеет, зачем двадцать два человека гоняют его по полю, а может лишь констатировать получаемые пинки.

Но Тимоша был все-таки не футбольный мяч. Он мыслил, пытаясь в происходящем найти закономерности и пружины. Снова и снова припоминал он события минувших суток. Вот взревел самолет, разбежался и взмыл. Небо тогда над Москвой было цвета густого какао. Стюардесса на время взлета выключила улыбку; в откидном своем креслице она сидела лицом в салон. Теперь-то Тимоша вспомнил ее непроницаемый взгляд, наставленный на него. Не мог этот взгляд ничего не значить. Когда самолет набрал высоту и скорость, Селиверстов достал бутылку и вылил ее в себя, ни от кого не прячась. Стюардесса, конечно, видела, но не сделала замечания. Почему? Да по той причине, что они были заодно. Дальнейшая цепь событий была хорошо спланирована. Селиверстов надрался в стельку и выгнал Тимошу из номера своим нестерпимым храпом. Кто-то знал, разумеется, что когда Тимоше прискучит слоняться по городу, на его пути окажется забегаловка. Из забегаловки не было другого вида, кроме как на «Европу», где давали «Смурфиков». Даже Надю они использовали для приманки. Он вспомнил фигурку в красном пуховичке, и сердце его защемило. Что ж! Эта сложная многоходовка удалась бы, купи Тимоша билет. Но он не пошел на «Смурфиков» и до конца не исполнил назначенную ему роль. Дальше Тимоша не знал, что будет. Наверное, он был в опасности.

Игра с непонятными целями, неназываемая организация – трудно было в такое поверить. Но, с другой стороны, известно, что всякое тайное тем легче скрыть, чем оно кажется невероятней. Так Тимоша раздумывал, параллельно потея и выздоравливая от простуды. А потом он обсох и заснул.

7. Не выдать себя

Неверно сказать, что он спал спокойно, – Тимоша совсем ничего не чувствовал. Можно было назвать это гибернацией или мертвецким сном. «Гости» Тимошу больше не посещали вплоть до того момента, когда пришел Селиверстов. Но то был не гость, его сосед. И был он такая свинья, что разбудил бы и мертвого. Селиверстов не мог не шуметь ни в каком из своих проявлений. Могло показаться, что в номер явилось сразу несколько Селиверстовых. Один из них кашлял, другой напевал, третий чем-то шуршал, а четвертый разговаривал с тремя первыми. Тимоша лежал не двигаясь, хотя, конечно, уже проснулся. Вдруг Селиверстовы замолчали. Тимоша услышал над головой приближающееся сопение. Он шевельнулся и открыл глаза.

– Да ты живой! – обрадовался Селиверстов. – А то мне почудилось, что ты не дышишь.

Сам маркетолог был полон жизни, бодр и доволен собой. Тимоше он всё простил. Оказалось, они с проституткой здесь же в гостинице сняли на ночь свободный номер.

– Так что ты, если что, не переживай. У меня всё ништяк. Веришь ли, даже кондомы кончились.

Тимоша молчал, натянув одеяло на нос. Он наблюдал, как старательно Селиверстов разыгрывает свою роль, и не верил ему ни в едином слове. Теперь самому Тимоше следовало обдумывать тактику поведения. Осторожность подсказывала ему тоже принять свой обычный вид, словно бы он ни о чем не догадывался. Пусть Селиверстов и те, кто стоит за ним, продолжают играть с Тимошей. Он же за их маневрами станет наблюдать исподволь. «Надо учиться танцевать с дьяволом», – сказал сам себе Тимоша. Следуя принятой установке, он выбрался из постели, сделал утренние дела и оделся. С Селиверстовым вместе они спустились в гостиничный ресторан позавтракать. С утра в ресторане был шведский стол. Тимоша взял себе круассан и кофе, а Селиверстов сожрал остальное.

Водитель Серега за ними прибыл без опоздания. Он, конечно, осведомился, довольны ли москвичи проведенным временем. Селиверстов пожал ему руку и рассказал про закончившиеся кондомы. В аэропорт они ехали тем же маршрутом, что и вчера, только теперь на переднем сиденье восседал Селиверстов. Снова Серега упомянул драмтеатр, и снова Тимоша не смог его рассмотреть. Тем не менее он был уверен, что никогда не забудет город Великосибирск.

8. Самолет

Следующим этапом командировки был перелет за полярный круг. У Тимоши предощущенье экстрима возникло еще до взлета. Низкопольный автобус, задом цепляя наледи, долго петлял по бетонным просторам аэродрома. Он привез их в какой-то отстойник, где с приставленным трапом ждал смельчаков самолет местной авиалинии. Поземка мела ему на колеса. Снабженный двумя винтовыми моторами, летательный аппарат был, очевидно, уже в том возрасте, когда помирать не страшно. Крыло, расположенное над фюзеляжем сверху, делало его немного похожим на чучело птицы. При виде такого воздушного судна Тимоша почувствовал фаталистическое возбуждение, а Селиверстов, наоборот, пал духом.

– Ты как хочешь, а я нажрусь, – с дрожью в голосе объявил он. – Дай только сесть в эту колымагу.

Кроме него, однако, труса никто не праздновал. Вместе с Тимошей и Селиверстовым оправлялись в небо еще человек сорок. Это были привычные к испытаниям и опасностям вахтовики-бурильщики и ненцы-оленеводы, которые других самолетов вообще не знали. Ненцы были утомлены встречей с цивилизацией, но выглядели довольными: они возвращались к стойбищам после шопинга в Великосибирске. Вахтовики же, наоборот, летели от дома прочь. За брутальными внешностью и манерами они хоронили свою печаль.

В маленьком самолете иллюминатор оказался большой и круглый. Через него хорошо просматривались крыло со всем оперением, двигатель и шасси. Это были важнейшие механизмы, поэтому возле них до последнего колдовали аэродромные техники. Работать на ледяном ветру удовольствие небольшое, но техники с большим усердием проверяли всевозможные соединения. Хотя лететь предстояло не им, лица их были серьезны. Техники понимали, что в случае катастрофы они окажутся крайними. Хорошо, что Тимоша сидел у окна, – Селиверстову лучше было не видеть этих приготовлений к полету.