здесь больше, у нас они меньше, за городом тоже меньше, а здесь хоромы, hallo, говорит кто-то, hallo, произносит бегун, Боже, это же Фред, Фред Б., думать не могу, здесь налево, скоро первый канал, его почему-то называют байю, «старое русло», воздух становится чище, теперь по тротуару, вдоль садов, бассейнов, мимо часовни, люди выходят после мессы, здравомыслящие люди, здесь бу… больше не могу… буддистский центр, здесь я сидел в тени, смотрел на бритые бошки… бошки, только бушмены бегают где-то в Африке, вот только не знаю, где, бегают без перерыва, ходьба — это бег, для нее бег — это ходьба, х, х, х, ходьба, как бы я хотел ходить… И… И… Исключительные обстоятельства, наступают исключительные обстоятельства, исключительное состояние… состояние одержимости… ноги больше не держат, Ивонна, черная Ивонна на плоту через реку, Ивонна начинается с Y, ипсилон, не с I [и], не с irresponsible, безответственного, irritate, раздражающего I, хрен, хронотоп, хладнокровие, J [й] пропускаю, теперь К [к] — книги, кризис, определенно, Кризис. Я остановлюсь, боже, я останавливаюсь, книжный магазин, кондиционер в библиотеке, книжные черви скрипят химическими карандашами, воздух, кондиционирование, воздух, кондиционер, жар в голове, сердце стучит в ушах, К — конец… Конец… сердце в ушах, в голове, в ноздрях, в печени, что, если какой-нибудь орган загнется… Боже мой, сейчас остановлюсь… прислонюсь к забору и сдохну, она поворачивает за угол, уже у канала, бежит через мост, оглядывается, спотыкается, падает… Она падает. Падает, потому что оглянулась… уже бежит, кровавая ссадина на коленке. J. перед К. J — это jog, jog по-английски, трусца, встряска, спасибо, что упала, это меня подстегнуло, теперь все замедлилось, сильно замедлилось, но не остановилось, jog, jogging, стереофонический поток в головах джоггеров, стайер… полет дороги под ногами, дома по сторонам, канал, вода, пить… пить… Лететь, полет, колени, какие-то ткани слабеют, ткани порвутся, ткани на Т, а сейчас очередь М, молод ли я? Мне сколько? Тридцать пять. Сколько? Тридцать пять. Сколько? Больше никогда. Никогда. Т, тема у меня перед глазами, но еще не было Š [ш], смешно, нельзя поддаваться. А куда делось О? Объезд. Ухаб, ни одного слова на U [у] нигде, ни одной мысли, только проклятое дыхание, хрипящие легкие, уханье при вдохе, хрип… хрипенье, слюна течет изо рта, пена, она притормаживает, вот мы с ней в парке. V [в] выдержать, V выдержать. Z [з] зубы сжать до зоопарка. Мыльная пена изо рта, желчь поднимается по пищеводу. За ней, не отставать, что там на w, W, witch, bitch, ведьма, сука, теперь видишь, что я могу. Xerox, Xerxes. Ксерокс, Ксеркс. Вон там, вон зоопарк, пара животных бежит туда. Одно бежит, другое тащится. Еще чуть-чуть, всего несколько шагов. А теперь с начала: А. Ars moriendi. Искусство умирать. Прежде чем — avant que, здесь мы имеем еще и букву q, qompletno — совсем Avant que l’esprit soit hors… Прежде чем совсем умом тронешься.

Вперед, пока душа не расстанется с телом.

6

Он лежит на траве, солнце егозит по небу, облака неистово гоняются друг за другом. Он ловит ртом воздух, задыхается, душа потерялась. Его сейчас стошнит, но он у цели. Она легко трусит туда-сюда, наклоняется, выдыхает, не останавливается, надо потерпеть, а не сразу падать на траву. Как пели трубадуры? Le coeur qui veut crevier аи corps. Сердце, которое может разорваться внутри. Внутри поэта, внутри атлета. Ирэн сидит рядом с ним, потряхивая ногами, расслабление мышц, ноги раздвинуты, а мышцы на бедрах под тугой кожей легонько волнообразно двигаются туда-сюда, покачиваясь, все это дружно колышется прямо у него перед глазами.

Поэт не хочет об этом, поэт рассуждает об облаках.

«Облака, — спрашивает она, — какие облака?»

Грегор достает из кармана майки мятую сигарету, специально туда положенную. Она перестает массировать себя и смотрит на него с ужасом. Он закуривает и выпускает дым вверх, в направлении темных небесных попутчиков. Ужас в ее глазах доказывает, что взгляд перестал быть потерянным и остекленевшим, потом ужас сменяется весельем. Ирэн Андерсон вдруг разражается громким смехом, хохочет, лежа на спине и глядя в облака. Когда она снова поднимается, ее взгляд уже точно больше не остекленевший, но глаза слегка затуманены.

Совсем рядом раздается шум, оба оглядываются. Атлетически сложенные шимпанзе несутся мимо как сумасшедшие.

Глава тринадцатая

ЗАКОННИЦА И ПРАВОНАРУШИТЕЛЬ

1

Они с ней сидели в ресторане одного хорвата, известного разведением устриц. Звали его Драго, так же называлось и его заведение. Драго гордился тем, что он хорват, гордился устричной традицией своих предков из Далмации, которые первыми в Луизиане начали выращивать устриц. Это можно увидеть в музее, — объяснил он Ирэн Андерсон. Драго был удовлетворен музеем и своим рестораном. Он был удовлетворен и Грегором Градником, видел его фотографию в газете «Пикаюн», удовлетворен, потому что, в отличие от журналиста, написавшего о лекции Грегора, знал, где находится Словения. «Они думают, — сказал Драго, — что это Словакия». Грегор ответил, что его landlord думает, что это Пенсловения. Драго заржал, эта острота удовлетворила его еще больше. Настолько, что он угостил их свежайшими устрицами, со смехом крикнув в недра кухни: «Для писателя из Пенсловении». Собственноручно их открыл и рассказал о своих плантациях, так он назвал участки отгороженного океана внизу в заливе. Еще успешнее, чем он, был, говорят, какой-то другой Драго, происхождение которого было первому Драго неизвестно, но он надеялся, что не серб. Тот ремонтирует обувь в Нью-Йорке. Начинал как обычный сапожник, а теперь на каждом углу есть вывеска «Драго, ремонт обуви». Драго был весел и остроумен, Грегор же с каждой минутой чувствовал себя все более подавленным, потому что привез сюда Ирэн вовсе не для того, чтобы слушать истории об успехах людей по имени Драго. Возможно, когда-нибудь еще это могло бы позабавить, но сейчас мир слишком сузился. Затих. Эту тишину нарушал оглушающий звук телевизора в углу ресторана Драго, где на экране яростно схватились врукопашную русский с красной звездой на груди, коротко стриженый американец и иранец, похожий на Хомейни. Драго все понял, он был не только удовлетворен, но и сообразителен. Он понял, что в этот момент здесь ловить нечего. И преподнес им бутылку далматинского вина.

2

Теперь, в понедельник, на следующий вечер после их сумасшедшего бега, направление было определено, мир сузился. Приобрел свой локализованный фокус. Теперь невозможно было думать ни о чем другом, кроме этого. В этом фокусе были ее волосы, которые вчера, после кросса