на протяжении более трех десятилетий Арафат волей-неволей превратился в символ Палестины и борьбы ее жителей за независимость. Но "единственный законный представитель" палестинского народа физически слаб, перед возглавляемым им движением встают все более сложные внутренние и внешние проблемы, а определенного преемника нет. Отсутствие перспектив для нынешнего антидемократического режима может в скором времени вызвать опасный кризис в руководстве, а возможно, даже кризис самого палестинского государства» (6, с. 30).

Ферхад Ибрагим (7) (профессор истории Западной Азии, Эрфуртский университет, Германия) отмечает, что политика арабских государств после заключения соглашения в Осло в 1993 г. была противоречивой: за исключением Египта и Иордании, все они отклоняли мирный процесс и, кроме того, отказали также в помощи палестинцам. «Региональная система» арабского мира как сеть взаимодействия полностью развалилась. Помимо этого, региональные объединения арабского мира в форме институированной политической и экономической кооперации в силу расхождения интересов отдельных стран всегда была лишь благим пожеланием.

Египет, претендующий на роль главного посредника, хотя и поддерживает мирный процесс, был поражен его темпами. Когда заседания МЕНА — Экономической конференции стран Ближнего Востока и Северной Африки — приобрели реалистическую направленность, Египет начал играть блокирующую роль. МЕНА затрагивала двойной интерес Египта: с одной стороны, урегулирование арабо-израильского конфликта могло положить конец поступлению «мирных дивидендов» в размере 2,1 млрд. долл. в год, которые питают Египет с 1979 г., и он мог бы утратить свою функцию посредника и «пионера мира» с Израилем. С другой стороны, Египет опасался быть отодвинутым на периферию ближневосточного экономического рынка из-за своей слабой экономической структуры. Египетское правительство оказывало давление на Арафата с целью убедить его не принимать предложение Барака во время переговоров в Кемп-Дэвиде. Победа Шарона на выборах была использована Египтом как повод для цементирования «холодного мира» с Израилем. Политика Египта нацелена на словесную поддержку мирной политики, исходя из уверенности, что в обозримом будущем заключение мира между Палестиной и Израилем крайне маловероятно.

Позиция Сирии в некоторых аспектах схожа с египетской политикой. После провала израильско-палестинских переговоров Сирия укрепилась в мнении, что Израиль хочет диктовать условия урегулирования своим арабским соседям. Эскалация насилия между Израилем и палестинцами ужесточила сирийскую позицию.

После своего вступления в должность новый сирийский президент Башар аль-Асад использует язык, который с начала мирного процесса применялся только радикалами и исламистами. Сирийский президент своим поведением пытается предотвратить ослабление позиций своей страны в регионе. Ливан остается центром сирийской региональной политики. Даже после вывода израильских войск Сирия сохраняет здесь свое военное присутствие и поддерживает Хезболлах.

Саудовская Аравия по внутриполитическим причинам и ради сохранения своей роли в регионе заняла решительную антиизраильскую позицию. Экономика Саудовской Аравии после войны в Персидском заливе находится в состоянии затяжного кризиса. «Дипломатия чековой книжки», которая в течение 30 лет была действенным инструментом региональной политики, не может быть использована в прежнем объеме. Поэтому в последние годы Саудовская Аравия пытается двигаться в общей упряжке с другими.

Иордания полагает, что расширение интифады и возможный исход палестинского населения с Западного берега реки Иордан представляет собой угрозу ее существованию. Король Абдаллах стремится в рамках политических реформ добиться соразмерного участия иорданских палестинцев в политической жизни страны в противовес возможному сопротивлению. Конечно, это может произойти лишь в том случае, если вопрос об идентичности, который оживленно обсуждался в Иордании после 1993 г., будет решен в пользу единой иорданской идентичности.

Арабские государства, которые непосредственно задействованы в конфликте, приветствуют посредничество США. Роль европейцев оценивается ими как второстепенная. Каирская конференция арабских государств на высшем уровне (октябрь 2000 г.) рассматривает мирный процесс — вопреки ряду неудач и откатов — как «стратегический вариант». Представляется, что мадридская формула «территории в обмен на мир» остается и далее основополагающей для мира в регионе. В настоящий момент, однако, речь идет о деэскалации насилия между палестинцами и Израилем. Предложения, выдвинутые Митчеллом, были приемлемы для палестинцев и арабских стран, поскольку в его докладе причина эскалации насилия возлагалась на обе стороны и предусматривалось обоюдное и одновременное прекращение насилия в качестве условия для возобновления переговоров.

Ю. И. Комар

Креншоу М.

Почему Америка? Глобализация гражданской войны

Марта Креншоу (Веслеанский университет, США) называет атаку 11 сентября непривычным сочетанием знакомой тактики угонов самолетов, совершавшихся с 1968 г., и взрывов бомб самоубийцами, известных с 80‑х годов; за последние 30 лет США были жертвой примерно 1/3 всех международных террористических актов.

Международный терроризм второй половины ХХ в. вначале ассоциировался с социальной революцией. Война во Вьетнаме уравняла вражду к США с антиимпериализмом и борьбой за национальное освобождение. Одновременно начались террористические кампании в Латинской Америке, на Ближнем Востоке и в Европе, для которых были характерны захват заложников, нападения на дипломатов и гражданские самолеты. В Латинской Америке революционные организации, обычно вдохновляемые кубинским примером, обвиняли США в поддержке диктаторских режимов, которые они пытались свергнуть методом «городской партизанской войны». На Ближнем Востоке (после поражения в арабо-израильской войне 1967 г. и оккупации Израилем Западного берега и Газы) в 1968 г. Народный фронт освобождения Палестины (НФОП) положил начало угону самолетов, захватив израильский лайнер. В 1970 г. НФОП угнал пять самолетов разных компаний, но, к счастью, пассажиры не пострадали. Затем произошли террористические акты радикальных палестинских группировок (многие кровавые), ставящих целью не только освобождение Палестины, но и революцию во всем арабском мире. Палестинский пример вдохновлял и западноевропейских радикалов, но их террористические действия были пресечены в 80‑е годы.

В 80‑е годы террор не прекратился, но изменился благодаря победе исламской революции в Иране: он стал «религиозным терроризмом», его спонсировали и Иран, и Ливия. Превращение в заложников американских дипломатов в Тегеране — «явный успех государственного терроризма. Провал попытки освободить их силой — дополнительный удар по американскому престижу»; так открылись «новые проявления терроризма — открытое и преднамеренное вовлечение государства и его религиозное оправдание» (с. 427).

В 90‑е годы, несмотря на изгнание Ирака из Кувейта в 1991 г. и окончание «холодной войны», возникла перспектива «нового терроризма» — децентрализованного, фанатичного, склонного к атакам, влекущим массовые жертвы. Новые методы проявились во взрывах во Всемирном торговом центре (1993) и Оклахома-сити (1995) в США, в газовой атаке в токийском метро (1995) в Японии, в нападениях на американские посольства (1998) в Восточной Африке. Наконец, худшие опасения американцев реализовались 11 сентября 2001 г.: «Терроризм 90‑х годов во многом был предопределен войной в Персидском заливе и советским вторжением в Афганистан в декабре 1979 г. Послевоенные санкции против Ирака… мобилизовали антиамериканские настроения. Американская поддержка афганского сопротивления Советскому Союзу в 80‑е годы и последующее пренебрежение к стране, ввергнутой в хаос… могли позволить «Талибану» захватить в