работников, конечно, возили из Вологды, но и местным мужикам работу давали. Увольняли, правда, за самую малую провинность, что уж о пьянстве говорить, но и платили хорошо.

Стоит ли удивляться, что бабуля с пиететом относится к местному олигарху и мечтает пристроить за него внучку? Вот только внучке это совсем не надо. У нее есть Олег Валерьевич, самый лучший, самый нежный, самый щедрый любовник и учитель.

Ночь Глаша провела без сна. Старый дом, всегда казавшийся уютным и безопасным, сегодня кряхтел и стонал как тяжело больной. Глаше все время слышался скрип старых половиц, тихие шаги над головой, шорохи, звяканье, приглушенный стук. Она то проваливалась в забытье, то вскакивала, напрягая слух.

Ася то и дело залезал на кровать, трогал лапой Глашин нос, потом спрыгивал на пол, словно призывая ее куда-то идти, снова запрыгивал на постель и терся мокрым носом о ее руку. Господи, и как только бабушка это терпит!

Глаша не выдержала и встала с кровати, нащупала ногами тапочки, чтобы не ступать по холодному полу босой. Вышла в гостиную, где мирно тикали ходики и заглядывала в окно растущая в девятый день цикла луна, похожая на букву «Р» без палочки. Расследование. Разочарование. Рок. Тьфу ты, что за глупость в голову лезет!

Глаша заглянула в бабушкину комнатку, куда вмещалась только кровать и старый тяжелый двухстворчатый шкаф. Бабушка спала, всхрапывая во сне. Над одеялом взметнулась косматая голова, полоснула Глашу острым взглядом. Вася.

Она снова вышла в гостиную, налила воды из чайника, сделала пару глотков. Ощущение непоправимой беды ударило в сердце, и Глаша чуть ли не бегом рванула в дальнюю гостевую комнату, куда бабушка определила на ночлег Олега Валерьевича. Кровать была пуста и комната тоже.

Не помня себя, Даша выскочила в холодные сени, охнула от куснувшего голые плечи и ноги мороза, начала возиться с замком на двери.

– Глашенька, ты чего не спишь?

Этот голос, родной, знакомый, с чуть свистящей буквой «С» она узнала бы из тысячи. Глаша обернулась и уткнулась в грудь Петранцову, который обнял ее за плечи.

– Господи, как вы меня напугали.

– Чем же?

– Я не нашла вас в комнате и испугалась, подумала – что-то случилось.

– Глашенька, ну что могло случиться, душа моя? – В его бархатном голосе сквозила легкая усмешка, словно Глаша – глупый ребенок. Впрочем, для профессора она именно им и была. – Я вставал в туалет, только и всего.

Глашу затопила волна нежности. Профессор был старомоден и о физиологических отправлениях организма обычно стыдливо умалчивал. Для него признаться, что он ночью ходил в туалет, было практически невозможным. И все-таки он это сделал, чтобы ее успокоить. Милый, милый.

Глаша позволила проводить себя до кровати, залезла под одеяло, благодарно поцеловала погладившую ее по голове руку и тут же провалилась в сон. А утром они уехали. Было это две недели назад, и, отъезжая от бабушкиного дома, Глаша даже представить себе не могла, что скоро ей предстоит сюда вернуться, да еще при таких грустных обстоятельствах.

Накануне ей позвонила бабушка. Напряженным голосом сообщила, что у нее ухудшилось самочувствие, ее срочно увозят в больницу, причем в область, и попросила внучку приехать, чтобы присмотреть за котами.

– Бабуля, да бог с ними, с котами, – закричала Глаша, – попроси своего замечательного соседа за ними присмотреть. Я к тебе приеду в больницу. Что с тобой, бабуля? Инфаркт? Как ты? Потерпи, я скоро!

– Вот что, Аглая, – строго сказала та, и Глаша сразу струхнула, потому что полным именем бабуля называла ее в самых крайних случаях. – Я очень тебя прошу выполнить мою просьбу и сделать именно так, как я скажу. Никакого инфаркта у меня нет, но будет, если ты не станешь меня слушаться. Меня кладут на полное обследование, причем не в больницу, а в санаторий, так что ко мне приезжать не надо. А вот Васю и Асю на произвол судьбы бросать нельзя. Оформи на работе отпуск за свой счет и приезжай, поживи с котами до моего возвращения. А пока бери ручку и записывай, как их кормить.

Так и получилось, что Глаша оказалась в доме своего детства и стояла сейчас у кухонного стола, держа в руках открытую баночку с кошачьим кормом.

Ася и Вася – крупные, килограмм по восемь, не меньше, мохнатые, с блестящей густой шерсткой и торчащими параллельно полу усами – были такие красивые, что даже не любившая котов Глаша невольно залюбовалась.

– Ну что, морды, – сказала она и разложила корм по двум мисочкам – голубой и розовой, согласно гендерным стереотипам, – давайте жить дружно, раз уж мне суждено проторчать тут не меньше двух недель. И сразу предупреждаю: в тапки не гадить.

* * *

Водопровод в бабушкином доме работал, но то, что текло из крана, пить было невозможно. Питьевая вода стояла в сенях в двух двадцатилитровых бутылях, и было совершенно непонятно, где бабуля их берет. В магазине такая вода не продавалась, местные, конечно, ездили на скважины и родники, кто в Юношеское к Свято-Троицкому Павло-Обнорскому монастырю, кто в Корнильевскую Слободу к источнику преподобного Корнилия Комельского, кто в Комью, к храму Святителя Николая. Бабушка подобные вещи считала глупостями, да и не утащить ей двадцатилитровую бутыль, право слово.

В одну бутыль – полную – была вставлена ручная помпа, вторая оказалась пуста. Глаша набрала воды в чайник, поежилась от холода и поспешила вернуться в дом, уютный, теплый, полный знакомых с детства, «добрых» запахов. В бабушкином доме, сколько Глаша себя помнила, пахло ванилью и корицей, яблоками и печеным пирогом, тушеным мясом с картошкой и еще немножко духами. Бабушка никогда не позволяла себе расслабиться настолько, чтобы выйти из дома, не брызнув на себя капельку духов.

Глаша поставила чайник на плиту и выглянула в окно. От него шарахнулась чья-то тень, большая, страшная. Присев от неожиданности, чтобы неведомый враг не заметил, как она смотрит в окно, Глаша почувствовала, что по ногам прошелестело что-то мягкое, и чуть не заорала от ужаса. Глянув вниз, она выдохнула – об ее ноги терлась Вася.

– Кыш отсюда, – жалобно сказала Глаша, – напугала. Как только бабушка вас терпит?

В Васиных глазах было написано сожаление, причем явно о Глашиной недалекости. Распушив хвост, кошка гордо проследовала мимо, дошла до выхода из кухни, обернулась через плечо, еще раз одарив презрительным взглядом, и исчезла.

– Охо-хо, грехи мои тяжкие, – пробормотала Глаша.

Отправляясь в Грязовец, она взяла с собой ноутбук и черновики научной статьи, которую готовила в соавторстве с Петранцовым, разумеется. У них и