чем-то переговаривался с сестрой. Уж лучше бы обругал последними словами! Сергей чувствовал себя вываленным в дерьме. Добрые близкие люди приветили, устроили его, ничего не требуя, ни в чем не упрекая, а он оказался свиньей… Неблагодарной свиньей. Только язва Ленка, воспользовавшись случаем, когда мать отлучилась в магазин, выложила все, что думала о нем. И поделом, даже полегчало. Теперь он принялся за разные домашние работы: починил покосившийся забор, сделал новую калитку, старая совсем развалилась, заменил протекавшую крышу в летнем отхожем месте в дальнем углу сада, убирал опавшую листву. Кстати, отремонтировал давно не работавшую стиральную машину «Малютка» и перестирал всю свою одежду и кучу накопившегося Вериного белья. В мастерскую на втором этаже он не заходил. Там пахло тленом, распадом. Там было все чужое, ранящее воспоминанием о пережитом кризисе.

Ночью выпал снег. Вчерашний день природа, измученная нескончаемыми осенними сумерками, задавленная низко несущимися рваными тучами, застыла в ожидании перемен. Гнетущая ватная тишина опустилась на стылую, пересыщенную водой землю. Сергей проснулся в полночь как от толчка. За окном тускло светилась белесая кисея. Снег не кружился отдельными снежинками, он валил струями, потоками, и в этом безостановочном, завораживающем движении таилась та истина, которую он искал: движение, движение вперед для того, чтобы изменить этот мир. Припоздавшая зима торопилась изменить, исправить грязь и слякоть предыдущего времени, укрыть землю чистым, непорочным одеялом. Покончено с прошлым, отныне мир оденется в белые одежды и очистится от скверны и скорби. Звуки гасли в волшебном сиянии падающего снега, кружилась голова, и казалось, что не будет конца этой мерной поступи зимы.

Утром снег прекратился, и радостное новорожденное солнце зажгло выпавшую пелену мириадами слепящих разноцветных искр. Весь окрестный мир праздновал преображение. Береза за окном, еще вчера тоскливо свесившая вдовьи пряди своих волос, украсила их жемчугом и серебром, а старушка-ель нарядилась в бальную кружевную пелерину. Перерождение захватило и Сергея. Он торопился, ему казалось, что снег не может долго лежать таким девственно белым, в Караганде он на следующий день превращался в грязную серую кашу. Работалось легко, и из-под его кисти один за другим выходили зимние пейзажи.

Улица в Луговом, заваленная снегом, со следом саней, справа — Борисовский дом, светящиеся золотом окошки, воздух заполнен кружением снежинок. Буколическая, мирная картина.

Высоченная, торжественно заполняющая все пространство сосна, начищенной медью светится сосновый ствол, а за сосной — игрушечные скворечники домишек, крыши, покрытые пухлым снежным одеялом, голубые тени вдоль расчищенной тропинки, неяркое голубенькое небо над мирным, застывшим безлюдьем.

Вера восхищенно всплескивала руками:

— Ах, какая красота, какая прелесть! Вот эту картинку я повешу на самом видном месте.

Приехавший из Москвы навестить сестру дядя Женя хмыкнул:

— Прямо-таки рождественские открытки. Не хватает только розовощекого Деда Мороза с подарочным мешком.

Сергей смутился:

— Ну, так получилось. Вера очень просила…

— Ладно, не обижайся. Картинки в самом деле хороши. Нужно иногда устраивать людям праздники.

«Рождественские картинки» бойко раскупались на Измайловском рынке, Карен просил все новые. Только люди хотят, чтобы с Дедом Морозом и Снегурочкой, ты, Серега, уж постарайся. Хорошие деньги будем иметь. Но и на деньги, вырученные за те картинки, что были без Снегурочки, Сергей оделся по-зимнему — шапка, полушубок, валенки. Теперь он бродил по окрестностям в поисках сюжета для настоящей картины. Зима прочно и надолго пришла в Подмосковье, заморозила речки и болотца, осел, уплотнился снег, и с серенького неба скупо и буднично сыпалась серенькая крупа.

Картина рождалась мучительно долго, несколько раз переделывалась. Заснеженная долина с чахлыми кустарниками и прошлогодней серо-желтой осокой. Сиротливые, тощие березки изломанно тянутся навстречу друг другу, словно моля о помощи. Сквозь снежную корку ржавыми пятнами проступает болото, одинокий заячий след теряется в больных, синеватых тенях, суровыми, темными и беспощадными эшелонами наступает оголенный лес, теряющийся вдали в тусклой дымке, и грозно нависли низкие слои грифельных туч. В просветах туч — тревожное, нездоровое небо. Свинцовой тоской залито все вокруг, и только наливающийся розовым светом горизонт обещает ветер перемен. Он придет, этот ветер, разметет холодную стынь и освободит закованную в ледяную броню землю. За два месяца картина высосала из Сергея всю жизненную энергию, он чувствовал себя пустышкой, оболочкой без содержимого. Сегодня он наконец поставил последнюю точку, последний мазок «ГС 91» в левом нижнем углу. Где-то на окраине сознания суетилась Вера, пыталась накормить, разговорить, а он сидел, слушая гулкую пустоту в голове. Окончен самый тяжкий его труд, он понимал, что поднялся на самую высокую вершину своего творчества, только это почему-то принесло не удовлетворение, а пустоту.

Ленка пришла с работы злющая, как мегера. Взъелась на нее начальница лаборатории. Ну подумаешь, неловко повернулась, разбила штатив с пробирками. А та сказала, что вычтет стоимость и пробирок, и реактивов из зарплаты. И так сущие копейки платят, а тут еще вычитать будут! Прямо с порога сцепилась с Сергеем. Развел здесь грязь, все красками своими заляпал, повернуться нельзя, а человек устал как собака на работе… Тоже мне… Худож- ник от слова худо…

Последние слова пробудили Сергея от прострации.

— Ах так? Я мешаю вам тут жить? Ну и оставайтесь! Больше меня вы не увидите! — он рванулся наверх, в свою комнату, выскочил, на ходу надевая полушубок.

Напрасно Вера со слезами на глазах пыталась остановить Сергея, он хлопнул дверью и бегом направился на станцию.

— Что ты натворила? — накинулась Вера на дочь. — Зачем ты обидела хорошего человека? Он же не виноват в твоих бедах! А теперь он опять сорвется! Где теперь его искать?

— Ой, мама, прости меня. Я сама не сознаю, что творю. Две женщины сидели, обнявшись, и лили безутешные бабьи слезы. Потому что такова доля одиноких женщин. Потому что нет сил тащить неподъемный жизненный воз. Потому что денег не хватает от получки до получки. Потому что нет руки, которая могла бы пожалеть и утешить. Проснулся и босиком, в одной рубашонке, утирая кулачком слезы, проковылял к ним маленький Илюшка.

— Ну вот, — опомнилась Вера, — развели мы с тобой болото. Хватит реветь и нужно что-то делать. Нужно звонить Жене.

Они приехали на следующий день вдвоем — Женя и Люся. Сидели вместе за столом, и Вера рассказывала, как все вышло.

— Да, похоже, что он опять сорвался в запой, — сожалел Евгений. — Искать его и вытаскивать из запоя совершенно бесполезно. Сергей становится запойным алкоголиком. Мне рассказывал об этой болезни наш хороший друг, тоже Сергей, он медик и долгое время занимался этой проблемой, лечением алкоголиков. Это действительно болезнь, трудноизлечимая или практически неизлечимая. Человек может