Я хочу её, очень хочу, и мы с Максом играем в перетягивание ветки, пока она не ломается.

Папа копается в гараже. Мы слышим оттуда какие-то странные звуки, а потом он выходит, держа на плече странную узенькую лодку.

— Решил, что каяк как раз подойдёт, — говорит он.

На холме недалеко от нашего дома уже полно детишек, которые катаются на картонных коробках и мусорных вёдрах. Наша лодка имеет бешеный успех. Макс, похоже, очень гордится. Он съезжает с холма, а потом поднимается. Вверх-вниз, вверх-вниз, снова и снова.

Я точно знаю, что, будь я помоложе, бегал бы за ним. Мои лапы взрывали бы снег, а язык болтался бы где-нибудь сбоку. Я бы тащил лодку, словно ездовая собака. Но сейчас я наблюдаю за Максом и жду его. У подножия холма он, спустившись, каждый раз треплет меня по макушке и спрашивает: «Ну, как дела, Космо, а?»

Через несколько часов Макс уже заметно медленнее понимается на холм.

— Ну, ещё разок, — пытается уговорить он Папу.

— Пойдём, — отвечает Папа. — Уже пора обедать, а ноги у тебя наверняка замёрзли.

Эммалина добавляет:

— Пап, я потеряла варежку.

Макс утирает нос рукавом пальто.

— Ну хоть минутку?

— Сынок, — отвечает Папа, — извини. Если очень хочешь, мы вернёмся после обеда.

Макс смотрит на меня, словно знает, что я пойму. И в тот момент я понимаю. Действительно понимаю. Макс не хочет идти домой, потому что на улице лучше. Тут снег. И веселье. И никто не ругается. Будь я на его месте — ну, и если бы мог, — побежал бы обратно на холм.

Но мы идём домой.

Обычно нас встречает Мама. Макс как-то рассказывал мне, что Мама готовит самый лучший горячий шоколад. В самые холодные дни она готовит его на горячем молоке, вообще без воды. Она взбивает молоко до пены. Мне нельзя шоколад, поэтому я вспоминаю еду, которую с любовью готовят для меня. Бисквиты на день рождения. Солонина в поездках на машине. Мелочи важны.

На этот раз Мама даже не вышла из комнаты. Так что Макс встаёт на цыпочки и сам взбивает молоко.

— Люблю тебя, — говорит он, протягивая горячий шоколад Эммалине.

Когда-то мы были семьёй, в которой постоянно говорили «Я тебя люблю». Мы бросались друг в друга фразой «Я тебя люблю», словно мячиком. Но Папа и Мама уже давным-давно не говорили этого друг другу.

— Иногда мне кажется, что нам с тобой надо сбежать вместе, — говорит мне Макс вечером, когда мы остаёмся одни. — Я… я не серьёзно говорю. Но давай просто… Можем мы просто представить это на секундочку? Мы бы могли, например, жить в домике на дереве. Или в пещере! Или… как насчёт пляжа? Ты любишь пляжи. — Он слезает с кровати и ложится рядом со мной на пол. — Я бы взял с собой всё необходимое для ракеты, и мы бы целыми днями строили всякое, а потом, по вечерам, просто сидели и смотрели на звёзды, и всё такое.

Идея по-своему привлекательная.

Но я всё равно скулю — отчасти потому, что у меня болит лапа, отчасти — чтобы выразить своё неодобрение. Мне нравится здесь.

— Знаю, — говорит он. — Знаю. Я просто хочу… Просто хочу, чтобы…

Он замолкает и смотрит в потолок. Я хочу сказать ему, что он может добиться всего, чего захочет. Хочу сказать ему, что он — яркая искра в моей такой обычной жизни. Он сильнее, чем думает.

И я тыкаюсь мордой ему в живот.

Он садится и говорит, что я хороший пёс, очень хороший пёс.

Мы накидываем себе на плечи одеяло и вместе смотрим в разрастающуюся тьму.

Зима долго не длится. Кажется, словно я едва успел моргнуть, а она уже прошла. А потом быстро наступает весна, и расцветает кизил, который ещё носит чудесное название «собачье дерево». Я даже на улицу выйти не могу, не чихая. Пыльца постоянно лезет в нос.

И всё это время мы танцуем. Мы танцуем перед ужином, пока Мама варит спагетти. Мы танцуем в гараже дяди Реджи, притворяясь, словно это съёмочный павильон. Мы идеально выучили почти весь номер: наклоны и поклоны, марши и прыжки. Я даже наконец-то освоил ходьбу назад. Но всё равно меня не покидает мысль, что в нашей программе не хватает чего-то эдакого.

А киношникам как раз нужно что-то эдакое.

— Всё равно чего-то не хватает, — всё повторяет Макс. — Согласен?

Дядя Реджи говорит, чтобы мы не беспокоились; в клубе нам всё подскажут, они на этом «собаку съели». Я ничего не понял. В этом клубе собак вроде бы не едят, а танцевать учат?

Однажды в субботу утром Нудлс сбегает из комнаты, её человек — за ней. И в комнате наступает полная тишина. Мы полностью поглощены своими мирами. Элвис и Оливер практикуют коронное движение (Оливер опускается на корточки, а Элвис залезает ему на спину), а бордер-колли…

Бордер-колли балансирует на задних лапах!

Я моргаю, пытаясь понять, не обман ли это зрения. Но нет. Она стоит прямо, выставив напоказ живот, и держит во рту плюшевого аллигатора, словно дразня меня. В отличие от всех остальных, не считая Нудлс, у нас с коронным движением как-то не получается. Когда Макс опускает руку, я постоянно задеваю её задними ногами.

Макс стонет.

— Это я виноват. Надо было выбрать что-нибудь другое, полегче.

— Эй, — говорит дядя Реджи. — У него получится. Просто дай ему время.

Я пытаюсь слушать его и представлять, как мы участвуем в соревнованиях по танцам — и выигрываем их, а потом, торжествуя, вместе идём на съёмки.

Где-то в марте все собаки в округе начинают линять. Люди этого почти не замечают, но на улицах видны золотистые волоски и белые шерстинки, летящие по ветру.

По большей части дни и недели проходят своим чередом.

Но потом снова появляется то самое предчувствие, как перед ураганом. Папа по-прежнему спит на диване, и гостиная практически превращается в его комнату. Он оставляет обувь под кофейным столиком, а книги — у лампы. По ночам я скулю у задней двери, хотя на самом деле мне не нужно на улицу; я просто хочу сделать хоть что-нибудь — понюхать землю, сунуть нос в грязь, что угодно, лишь бы сосредоточиться.

В одну из таких ночей Папа открывает раздвижную стеклянную дверь и говорит:

— Будь хорошим мальчиком, Космо. Я буду смотреть футбол, а ты сделай свои дела и назад, хорошо?

И я остаюсь один на заднем дворе; в воздухе висит запах мусора. «День вывоза мусора», — думаю я: коробки из-под пиццы, кожура от бананов и остатки курицы выбрасывают в мусорный бак и вывозят его к тротуару. Люди обожают день вывоза мусора. Соседи выходят из домов и уважительно здороваются друг с другом, машут руками, шутят про тяжёлые баки и о том, какие в них спрятаны ценности.

Из кустов тоже пахнет мусором.