что с каждым днем оно тает, растворяется в прошлом и уходит навсегда. Поэтому старый Толя решил, что хватит ему того, что он уже имеет, заткнув Толю молодого, который подзуживал, разгорячая тщеславие.

Да, Анатолий-Витольд тщеславен, но какое это сладкое чувство! Разве сравнимо оно с примитивными кайфами, коими радуют себя низшие касты?

Он презирал скотов, ликующих от предвкушения вкусной жрачки, еще больше презирал скотов, развратившихся исполнением животной похоти и оказавшихся у нее на коротком поводке.

Его страсть была свободна от низменных вожделений. Но и жестока. Он знал, он испытал. Тщеславие рвало зубами внутренности души, когда и если он терпел поражение, а тем более – провал, а особенно – на виду у многих.

Варианты оправданий: «С кем не бывает?» или «В другой раз все получится» не проходили. Жгучая мука уязвленного самолюбия, похожая на стыд, но иная, терзала, принуждая хоть что-то предпринять. Например, отомстить врагу-победителю. Побольнее, посвирепее. После этого делалось легче.

Толик давно, нет – всегда, видел себя уникумом, рожденным восседать на вершине мироздания рядом с богами и с ними же наравне.

Потому что он особенный. Потому что не такой, как эти… все. Которые должны ему поклоняться и трепетать.

Он всегда удивлялся, какие это примитивные люди – его родители. Он не мог быть их сыном, по определению не мог. Его сестра, покойная Полина, та – да, их ребенок. А Толик – нет.

Отец и мать казались ему до отвращения недалекими и тупыми. Он с радостью ушел бы из их дома, но куда?

В начале семидесятых закончил школу, поступил в политехнический, стипендию предкам не отдавал, тратил на свои прихоти. Эти бесхребетные не возражали, продолжали кормить, поить, обувать, одевать, экономя на еде ради первокурсника Толечки и шестиклассницы Полечки.

Диплом получил до начала перестроечной вакханалии и даже успел немного поработать в проектном институте в качестве инженера-плановика.

Полинка после школы выскочила замуж за проворотливого Вову Сутажа, и, когда в начале девяностых началась чехарда с ценами и зарплатами, их семейная чета рискнула открыть кооперативную торговлю, арендовав площадь в местном мебельном магазине. Дешевку для интерьера Вова доставлял из-за ближнего бугра или закупал в соседних областях у кооператоров.

Анатолий напросился в дело, и его приняли менеджером торгового зала, а на поверку – обычным продавцом, но за хороший навар. Его самолюбие этим ничуть не ущемилось. В те времена престиж вакансий, в наименовании коих имелось словечко «менеджер», был невиданно высок, а для тормозных и неуверенных в себе беби-бумеров, застывших в ступоре от стремительных перемен в стране, психологически недосягаем.

Магазин то работал, то его прикрывали по результатам внезапно нагрянувшей проверки либо пожарных, либо санэпидемнадзора, либо налоговой службы. С инстанциями выяснял отношения Вова – клал на лапу, чтобы снова разрешили. С крышующими братками из группировки Сени Тощего тоже общался он.

Паузы вынужденного простоя Анатолий заполнял чтением изотерической литературы, внезапно его увлекшей. Сидя в кресле у окна и попивая чаек с сахаром и лимоном, он с интересом вчитывался в невзрачные страницы черно-белых брошюрок по астрологии, хиромантии, нумерологии, купленных на книжных развалах. Запретные до сей поры знания манили не столько новизной, сколько уверенностью, что он, Анатолий Сушков, может достигнуть очень многого, если инициирует в себе спящие доселе таланты, а у него они есть, он уверен. Однако вскоре он понял, что все эти гадания и предсказания совсем не то, что ему нужно. Душа будущего колдуна жаждала более впечатляющих способностей, чем ясновидение с прорицанием.

И он записался на курсы экстрасенсорики, открывшиеся при некоей спецлаборатории, которая арендовала под свои лекции конференц-зал опустевшего НИИ.

Что это был за НИИ, он вспомнить бы не смог, если бы и знал – тогда его не интересовали подобные нюансы. Тогда его влекла информация, обильно льющаяся в уши благодарных слушателей, и новые невиданные возможности, о которых в то время многие грезили, не он один.

О лаборатории и ее персонале лекторша говорила, понизив многозначительно голос, и никто из курсантов, а их насчитывалось не менее пятидесяти в потоке, не уточнил, что за зверь. Никто не хотел выказать серость, и Анатолий в их числе.

Лекторша увлеченно и жарко вещала со сцены, ее фактурный менеджер загадочно улыбался, сидя в сторонке, чтобы по окончании занятия принять от слушателей мзду. Слушатели впитывали, записывали, практиковались.

Примерно к середине курса Анатолий почувствовал раздражение и недовольство. Какую-то тухлятину им скармливали вместо того, чтобы научить конкретным приемам энергетического воздействия на окружающих людей. Хоть тройке-парочке бы научили, но реально работающим, а не это все: чакры, биополе, космический разум.

Однако полугодичный курс с небольшими пропусками он прослушал. И даже получил диплом, который никому не демонстрировал, панически боясь насмешек. В поединке самолюбия с тщеславием победило первое.

Но наличие корочек позволило ему делать многозначительный вид, когда и если в компании бывших однокурсников заговаривали о соответствующих вещах. Было несколько случаев, когда Толик демонстрировал талант, останавливая пассами кровь из пореза на пальце или убирая внезапно вскочивший на нижнем веке ячмень. Анатолия хлопали по плечу и говорили: «Ну ты силен, чувак». И все.

Нет, не все. Было кое-что похуже.

Приятели и приятельницы, удивляясь новым его способностям, абсолютно перед ним не благоговели. Не опасались, не боялись, не были благодарны за пропавшие ячмени и зажившие порезы.

Более того – Гарик Моргулин, их центровой, неоднократно с издевкой проговаривал, обращаясь к бледному от унижения Сушкову: «Наш экстрасенс», а прочие ржали.

И Анатолий ничего не мог поделать, чтобы они прекратили. И уж тем более не мог покарать.

А как хотелось!

Не просто, хлопнув дверью, больше не появляться на этих дебильных тусовках, а покарать. Чтобы месть была явной и причина понятной – это его ответ.

Ненависть, словно серная кислота, жгла душу, словно плеть с шипами, хлестала уязвленное самолюбие, а он ничего не мог поделать.

Он даже подумывал, не поискать ли какого-нибудь практикующего колдуна или заклинателя, не напроситься ли в ученики. И по прошествии времени отомстить всем уродам.

Но случилось непредвиденное осложнение, и на время Сушков отложил свои планы.

Полинку и Вову расстреляли в собственной квартире. Преступников не нашли. Да и какая разница? Для Анатолия – никакой. Но в его распоряжении осталась кубышка «зелени», которую убийцы обнаружить не сумели, хоть и искали, выломав паркет и разобрав стену в туалете.

Придурки. Сначала нужно было клиентов выспрашивать, а уж потом мочить.

К Сушкову они не приходили. Надо полагать, сочли его обычным наемным работником, который не в курсах.

Довеском к «зеленым» стала племянница восьми лет, оказавшаяся у него на