Вполне возможно, что, будь условия советской стороны приняты, положение в Восточной Европе несколько стабилизировалось бы. Во всяком случае, на некоторое время. Самым значимым пунктом в российском предложении было условие немедленно прекратить помощь белым. При его соблюдении большевики, прекращая военные действия против последних, чувствовали бы себя в безопасности. Отрезанные от единственного доступного им источника вооружений, белые неизбежно капитулировали бы как под напором трехмиллионной армии красных, так и вследствие подрывной деятельности изнутри.

Буллит отослал в Париж оптимистичный отчет, в котором писал про Ленина, наркома иностранных дел Георгия Чичерина и Литвинова, будто они «полны чувства необходимости мира для России» и безусловной решимости выплатить российские иностранные долги68. Другим странам предоставлялась, таким образом, уникальная возможность наладить отношения с Советской Россией, где «недалекий и неопытный молодой народ предпринимает неловкие, но благонамеренные попытки отыскать, ценой большого страдания для себя самого, путь к лучшей жизни, жизни ради общественного блага»69. На основании данного отчета полковник Хауз был уже готов рекомендовать заключение сепаратного мира с Москвой70. Но миссия Буллита оказалась сведенной на нет стараниями французской оппозиции и трепетавшего перед тори Ллойд Джорджа. Оскорбленный в лучших чувствах, Буллит отправился на Ривьеру «валяться на песке и наблюдать, как весь мир катится в тартарары»[38]. Попытки наладить отношения с Москвой были оставлены.

Следующие шесть месяцев союзники следовали политике вялой интервенции на стороне белых. Вялой потому, что правительства не знали, чего хотят ею добиться, имели серьезные сомнения в жизнеспособности Белого движения и не достигли согласия между собой относительно того, нужна ли интервенция вообще. Из трех стран, имевших непосредственное отношение к интервенции — Британии, Франции и Соединенных Штатов, — только первая оказывала серьезную помощь белым. Франция утратила вкус к военному вмешательству, как только ее войска на Украине получили трепку от местных партизан и восстали, вслед за чем она сосредоточила внимание на создании «cordon sanitaire», санитарного заграждения, чтобы оградить Европу от коммунистической России. Соединенные Штаты вывели все свои силы, оставив лишь контингент, необходимый для предотвращения захвата Восточной Сибири Японией. В основном история военного участия союзников в российской гражданской войне — это история участия в ней Британии, поскольку именно она понесла основные расходы, связанные с помощью белым. Активные действия Британии были обусловлены позицией Уинстона Черчилля, ранее других европейских государственных деятелей понявшего, какую угрозу для Запада содержит в себе российский коммунизм.

Ослабленная в результате Первой мировой войны, Британия оставалась тем не менее лидирующей мировой державой, и ее глобальные интересы были непосредственно связаны с тем, что происходило в России. Отношение Британии к правительству этой страны вряд ли можно было назвать последовательным. Протоколы прений в британском кабинете министров свидетельствуют о разнонаправленных его действиях, предпринимавшихся вследствие нерешительности и растерянности. Эти же источники подтверждают, что опубликованные в британской прессе сведения о зверствах большевиков, в частности об убийстве царской семьи, вызвали всеобщее возмущение, но не повлияли существенным образом на британскую политику.

Политика Британии в отношении Советской России направлялась в основном двумя соображениями: страхом перед возможным сближением нынешней России и Германии и живой еще памятью о том, как Россия царская угрожала британским интересам на Ближнем Востоке. Эти соображения рождали фундаментальный вопрос: какое русское правительство будет больше соответствовать британским интересам — правительство Ленина или то, какое устроят в случае победы белые? В этой же связи возникала также дилемма: что предпочтительнее — расчленить Российскую империю или сохранить ее территориальную целостность. У обоих вариантов имелись свои преимущества.

Несмотря на то что у большевистского руководства отсутствовали поклонники в британском руководстве, у него находились там защитники, утверждавшие, что с точки зрения интересов Британии Советы предпочтительнее любого мыслимого альтернативного правительства. С момента битвы при Ватерлоо (1815) и вплоть до нарождения в начале двадцатого столетия агрессивной милитаристской Германии центральной задачей британской дипломатии всегда оставалось сдерживание России. Чем слабее будет она, тем меньшую будет представлять угрозу: дурное правление большевиков, казалось, обеспечило бы немощь России в будущем. Соображения, легшие в основу данной позиции, были сродни тем, что заставили Германию в 1917–1918 гг. побороть свое отвращение к большевикам и предложить им помощь, буквально их спасшую: Ленин и его партия разрушали страну и таким образом уменьшали опасность, грозившую Германии с Востока71. Этого взгляда придерживался Ллойд Джордж, на протяжении всей гражданской войны отдававший свое молчаливое одобрение победам большевиков, даже в те моменты, когда, премьер коалиционного правительства и член находившейся в меньшинстве партии, он должен был уступать давлению тори и выступать на стороне белых. 12 декабря 1918 г. он заявил на заседании Военного кабинета, что не думает, будто большевистская Россия «хоть в какой-то степени представляет такую же опасность, как некогда Российская империя с ее воинственными чиновниками и многомиллионной армией». Эта оценка получила поддержку министра иностранных дел, тори Артура Бальфура[39]. В другом случае Ллойд Джордж заверял Военный кабинет, что «большевики не захотят содержать армию, поскольку их задачи в основе своей антимилитаристские»72. Он не делал секрета из того, что не хочет вмешательства в российские дела: на заседании Кабинета 31 декабря 1918 г. премьер заявил, что он «против военного вмешательства в какой бы то ни было форме»73. Выражая подобные взгляды, основанные более на интуиции и принятии желаемого за действительное, чем на знании реального положения дел, премьер-министр пользовался поддержкой большинства в Кабинете, которое в течение всего 1919 г. возражало против военного участия в российской гражданской войне: по словам биографа Черчилля, ни один министр, кроме самого Черчилля, не выступил за помощь Деникину[40].