Олег успел за плечи подхватить Настю, начавшую оседать на пол. Держа девушку на руках, он несколько раз сильно дунул в ее побелевшее застывшее лицо.

– Ай! Ай! – пронзительно завопил первым после Олега заметивший происшествие Коля Мастерок. – Я ежу́! Я ежу́! Бегемотика рожу!

– Я тебя предупреждал, Фуфел! – взревел санитар Егор, резко оттолкнувшись локтями от стены. И на этот рев всколыхнулись пациенты, вскинулась и медсестра.

Трегрей перехватил обмякшее тело Насти – теперь он держал ее на руках. Больные повскакали со своих мест и, словно встревоженный пчелиный рой, бестолково закружились… то ли вокруг Олега с Настей, то ли вокруг Коли Мастерка, который приплясывал рядом с парой и продолжал истошно верещать уже что-то совсем бессмысленное:

– Ай! Ай! Однажды два ежа!.. Упали с дирижа!..

– Егор! – морщась от шума, выкрикнула медсестра Наталья. – Давай шприц! У нее припадок! Да уймитесь вы, черти!

Олег, держа на одной руке Настю, второй звонко шлепнул ее по щеке. Настя открыла глаза.

– Это он, – изумленно проговорила она только ему одному, Олегу. – Я вспомнила… Я все вспомнила… Шестьдесят два… двадцать два… девяносто девять… Нужно позвонить… маме… Марии Семеновне…

Парень шагнул по направлению к столу медсестры, на котором громоздился дисковый телефонный аппарат. Больные расступились перед ним.

– Надобен телефон, – сказал он оказавшейся прямо перед ним Наталье.

– Что? – растерянно переспросила она. – Там… это… служебный… для внутренней связи…

– Где телефон с выходом во внешнюю сеть?

– В сестринской… – так же растерянно ответила медсестра.

Олег круто развернулся. Дорогу ему заступил растолкавший больных Егор. В руках у него был шприц. Санитар стоял набычившись, он не смотрел в лицо Олегу, глаза его бегали.

– Куда собрался? – хрипло выговорил он.

Парень молча обогнул его, скорым шагом, неся на руках девушку, двинулся по коридору. Егор, поколебавшись мгновение, устремился за ним.

Дверь в сестринскую открылась навстречу Олегу. Он, повернувшись, без труда протиснулся мимо взвизгнувшей старшей медсестры Зои Петровны, которая косо застряла в дверной проеме, и аккуратно спустил Настю с рук. Придержал ее, пошатнувшуюся, за плечи.

В холле метались, вопя и визжа, взбаламученные пациенты. Тон задавал Коля Мастерок, выплясывавший дикий танец и издававший резкие и отрывистые крики, похожие на собачий лай.

– Нельзя! – заорала Зоя Петровна, обернувшись и увидев, как Настя, торопливо и неуверенно набирала номер на клавиатуре телефона. – Нельзя! С ума сошли, что ли?!

Она бросилась было обратно, но Олег протянул к ней руку, в предостерегающем жесте выставив ладонь. На его левом виске зигзагообразно вздулась и запульсировала вена.

Медсестра замерла, точно завязнув в молниеносно затвердевшем воздухе. Позади нее маячил со шприцем Егор. Он почему-то не решался войти в сестринскую.

– Марию Семеновну… – звеняще тонко выпела в трубку Настя. – Мария Семеновна?.. Мама! – выпалила она.

Ей что-то ответили.

– В больнице! – выкрикнула девушка. – В психиатрической областной!

И разрыдалась.

* * *

Крадучись, он добрался к лестничной площадке третьего, последнего, этажа. Постоял немного, прислушиваясь.

Ничего не слышно, ни шагов, ни голосов. Тихий час в самом разгаре; персонал, кроме дежурной медсестры, разбрелся кто куда. Семен, второй санитар в смене, наверняка завалился дрыхнуть в комнате отдыха, что он проделывал с завидной регулярностью – каждый тихий час. «Личный пример – главный принцип педагогики», – говорил он, если кто-нибудь пытался его пристыдить.

Егор помедлил еще минуту. Глянул, задрав голову, вверх – на люк, ведущий на чердак. Люк был открыт. Санитар вздохнул и поставил ногу на деревянную строительную стремянку, стоящую здесь так давно, что лестничную площадку без нее представить было уже невозможно.

Он влез по стремянке на чердак, огляделся в пыльном сумраке.

Олега санитар увидел сразу: в широком луче света, падающем из зарешеченного чердачного окна, тот полусидел-полулежал, привалившись спиной к высокой стопке старых журналов. Такие стопки, сложенные из увязанных в тючки газет, журналов и книг, громоздились на чердаке в немалом количестве. Этот бумажный хлам пылился здесь с тех незапамятных времен, когда персоналу каждого учреждения вменялось в обязанности ежеквартально сдавать в пункты приема энное количество килограммов макулатуры, дабы посильно помочь родной деревоперерабатывающей промышленности. Но последний вклад сотрудников Саратовской психиатрической областной больницы по каким-то причинам до приемного пункта так и не добрался. А вскоре персонал, как все граждане этой страны, с удивлением обнаружили, что временной период, который они переживают, называется «перестройкой» – и больничным санитарам, медсестрам и врачам резко стало не до макулатуры в частности и деревоперерабатывающей промышленности в целом.

Уже неделя прошла с того дня, как Настю забрали из больницы, и, оставшись один, Олег почти все время проводил на чердаке, разбирая окаменевшие напластования печатных изданий. Егор и сам знал о складе макулатуры, но вовремя не вспомнил о нем. Олегу рассказал о сокровищах чердака кто-то из медсестер.

Егор подошел ближе, нарочито громко шаркая ногами. Кашлянул. Олег не двинулся. Голова парня была опущена на грудь, глаза полузакрыты…

До сих пор все задуманное санитаром воплотилось в жизнь легко и просто. Он и раньше частенько подменял кухарку на выдаче – сегодня во время обеда ему нужно было только появиться в поле ее зрения со скучающим видом. Сыпануть приготовленный заранее порошок размолотых таблеток в тарелку, предназначенную Олегу, труда тоже никакого не составило…

Правда, следующие полтора часа санитар поволновался, следя за парнем – тот вроде бы не выказывал никаких признаков сонливости. И почему-то не стремился снова подняться на чердак, как обычно. Почувствовал что-то подозрительное? А, может, препарат на него не подействовал?.. Такое было маловероятно, но… кто его, этот типа, Трегрея, знает, от него всего можно ожидать. Только когда Олег, натужно зевая, направился на третий этаж, Егор вздохнул с облегчением. Все идет по плану.

Санитар подошел к чердачному окну, достал из-под щербатого подоконника спрятанный накануне кусок арматуры… Одним резким и сильным движением сорвал с решеток замок (по правилам пожарной безопасности решетки в больнице должны были запираться, а не представлять собой единый, врезанный в проем окна блок).

Затем Егор вернулся к Олегу. Постоял еще минуту, глядя на одурманенного, бесчувственного парня.

Санитар не колебался. И никаких угрызений совести по поводу того, что собирался сейчас сделать, не испытывал. Он был уверен в своей правоте. Да и, если здраво рассудить, как могло быть иначе? Зря, что ли, говорят: в чужой монастырь со своим уставом не суйся. И уж тем более, не устанавливай там этот свой устав. А этот Трегрей… На медсестер смотрит, будто проверяющий из министерства, даже врачам нотации читает. В прошлую смену напарник Егора Семен треснул по затылку Толика по кличке Жирный за то, что тот жрал объедки из помойного ведра – а Толик побежал жаловаться Олегу. Неизвестно, как и что там у них было, у Олега с Семеном, но Семен с тех пор даже покрикивать на пациентов не смел, не то что руку поднимать… С легкой руки Жирного и все прочие больные стали бегать к Олегу – ябедничать на медсестер и друг на друга. Да что там больные!.. Егор самолично слышал, как уборщица баба Алла, старая ведьма, угрожала санитару Семену, которого подозревала (не без основания, кстати) в регулярном хищении подведомственной ей бытовой химии: