Егор целует меня, а дальше я уже перестаю соображать, что творится с нашими телами, и даже боль, в какой-то момент становящаяся нестерпимо острой, растворяется и остаются лишь мерные движения и соленый привкус крови и пота в том месте, где я касаюсь его плеча губами, а иногда — впиваюсь зубами.

После мы еще долго лежим рядом, руки Егора гладят мою кожу, осторожно касаются синяков и ссадин на бедре.

— Расскажи мне о себе, Ева, — требовательно просит он, — я хочу знать про тебя все.

И я рассказываю. Все, с самого детства, не скрывая от него ничего, мне нет смысла утаивать.

Он слушает внимательно, лишь иногда задает уточняющие вопросы, а потом поворачивает меня к себе лицом. За окном поднимается мартовский смурной рассвет, и в комнате становится чуть светлее.

— Я уеду на неделю по работе. А потом вернусь и найду тебя. Не вздумай сбежать от меня, Ева.

— Никогда, — обещаю я.

И обещания своего не нарушаю: я никуда не исчезаю, а вот Егор — испаряется, исчезает, оставаясь в моей памяти яркой вспышкой воспоминаний.

Так же, как и сегодня, когда я лежу одна, без сна, в квартире Егора.

Лежу и представляю, как в эту ночь Баринов проделывает все тоже самое с Викой, пытаясь унять тянущую боль внизу живота и не дать воли слезам.

До утра он так и не появляется.

— Вика! ВИКА!!!

Я не контролирую силу своего голоса, перед глазами муть, в ушах звенит. Встаю резко, и Вика шлепается голой задницей на кафельную плитку, опираясь на локти.

Мне кажется, я даже не вижу ее толком сейчас, весь мир сквозь пелену. Я зол, чертовски зол — то, что сейчас собиралась проделать со мной Вика, выводит из себя.

По ее мнению, я животное, не способное контролировать себя там, где появляется обнаженная женщина?

У меня между ног не волшебная палочка, взяв ее в свои руки желаний не осуществить, мать вашу!

— Ты совсем ополоумела? — я натягиваю на себя мокрые штаны, черт с ним, с ожогом, с пятном, валить надо из этого дурдома.

— Прости, прости, Егор! — Вика поднимается, хватает полотенце, прикрываясь им, — я не знаю, что на меня нашло! Я просто не понимаю, что произошло, почему из моего любимого мужчины ты вдруг превратился в человека, которого нельзя даже касаться!

Она идет за мной следом, и говорит срывающимся голосом, я специально расстояние между нами увеличиваю, а Вика его сокращает, чертова женщина.

— Я знаю все про твою Еву, про вашу историю, — никак не замолчит она. Я обуваюсь, хотя сейчас готов выйти в одном ботинке, лишь бы избавить свои уши от сказанных ею слов, — она же богатеньких ловит, Егор, она специально тебе под машину свалилась!

Все понятно, кто у нас сплетник с длинным языком, завтра душу выну из Дениса за то, что за моей спиной обсуждает Еву, да еще с кем, блин, с Викой! Придурок!

— А ты, Вика, ты почему со мной была? Со мной, а не с бедным работягой, который с завода и на завод мотается? Скажи мне, тебя не прельщают бабки?

Она молчит, застыв с приоткрытым ртом, полотенце, которым Вика прикрывается, почти ничего не скрывает, но ее тело не вызывает никаких эмоций, вообще ровно.

Где были мои глаза, когда я считал эту женщину умной и адекватной, где? Разве хоть одной нормальной бабе удавалось остановить мужчину, цепляясь за его штаны и ползая голой в ногах?

Я морщусь, голова раскалывается, в этом номере нечем дышать.

— Я отправлю тебе все остальные вещи с курьером, — говорю глухо Вике, но на нее не смотрю, не могу просто, — а ты сделай милость, не попадайся мне на глаза неделю, а лучше месяц. Отпуск официально оплатят.

И ухожу, закрывая за собой тихо дверь, хотя хочется шарахнуть ей так, чтобы эхо прокатилось вдоль по длинному гостиничному коридору.

Спускаюсь по пожарной лестнице, лифта ждать невмоготу.

На улице тепло еще, от асфальта поднимается теплый воздух, город еще не остыл после дневной жары. В мокрых штанах нормально, свежо даже.

Сажусь в машину, держусь за кожаную баранку авто, как за спасательный круг. О Вике думать не хочу — перешагнул и пошел дальше, никому я не позволю манипулировать собой, да еще пытаясь сыграть на инстинктах, будто я тупое животное.

А домой — домой не могу. Там Ева.

Там ее беременный живот, и снова тысяча сомнений, чей этот ребенок, что она носит под своим сердцем.

Тянет в бар, надраться, чтобы выпилить все лишние мысли из башки. Барабаню пальцами по рулю, прежде чем двигаться с места — я уже позабыл все в этом городе, и уж тем более не вспомню ни один кабак, куда можно завалиться.

Достаю трубку, звоню нехотя единственному человеку, с которым мотался по подобным заведениям.

— Але, — отвечает Денис, и хоть желание дать ему в морду за длинный язык ни капли не уменьшилось, я произношу:

— Поехали, нажремся, — а он хмыкает в ответ:

— А я-то ждал, когда ты эту фразу произнесешь, наконец. Поехали, братан, самое время.

— Ну, Казанова, рассказывай, что у тебя там с бабами твоими творится, — Денис щелкает пальцами, подзывая официанта, а я разглядываю его с хмурой уверенностью, что пара бокалов и мне захочется дать ему в морду.

— А ты, как я посмотрю, уже с Викой подружился, — сделав заказ и дождавшись, когда официант свалит, говорю Денису, — может, мне ее вещи к тебе перевезти?

— А, то есть мы так беседу строить будем, — он щурит недовольно глаза, — ну ладно. Ты творишь дичь, а выставить крайним хочешь меня. Если тебе так легче, то ок. Стерплю, не гордый.

— Как-нибудь без твоей помощи разберусь, — цежу сквозь зубы, — я вроде не просил мне жопу подтирать.

— Баринов, ты вроде умный, а дурак, — Денис облокачивается на спинку дивана довольно вальяжно и головой мотает, — чем тебя так эта Ева привлекла, что ты ее домой притащил? Горловым пением?

— Рот захлопни, — добавляю в голос сталь, не хочу ничего слышать о Еве, тем более — от Дениса.

Вспоминаю, как мы с ней познакомились. Я не спавший, снег валит, меня от усталости рубит — и тут она, падает прямо под колеса моей машины. Нелепое существо в пуховике дутом, фигуры не разобрать, просто дурочка, что не смотрит по сторонам.

Первое желание было влепить ей затрещину, чтобы боялась по проезжей части шастать. Ладно я на низкой скорости, а если б кто-то несся сломя голову? Совсем башкой не думают.

А потом испугался, что она ударилась сильно. И дело не только в неприятностях с ГАИ — как-то не хотелось брать грех на душу. Возможно, если бы не снег и мой недосып, я успел бы затормозить раньше, а тут — глупое стечение обстоятельств.

Когда она садится в машину, даже лица ее не запомнил, только голос и имя. Ева.