Когда мы закончили съёмки, я имела глупость спросить Эльдара Александровича: «Скажите, ну какая разница между мной и Евстигнеевым?» Он ответил не задумываясь: «Я тебе скажу: у Евстигнеева три дубля и все разные, а у тебя три дубля и все одинаковые». И я опять про себя подумала: а зачем разные, когда нужен один дубль, единственный и именно такой, как я его сделала. Я безошибочно чувствовала эту девочку. И потом мне Нина Скуйбина сделала комплимент: «Валя, ты всех там переиграла. Я говорю серьёзно».

Потом Эльдар Александрович скажет обо мне: «Я трижды приглашал Валентину Талызину сняться в моих фильмах. Не забуду нашу первую встречу в фильме „Зигзаг удачи”, потребовавшую от актрисы определённого мужества. Она сыграла приёмщицу фотоателье Алевтину В сценарии говорилось, что Алевтина – „женщина молодая, энергичная, незамужняя и, к сожалению, похожая на своего папу”. Уверен, что не так уж много нашлось бы актрис, которые добровольно согласились бы себя обезобразить, как это сделала Валя. Смелый был шаг! Амплуа в кинематографе действует гораздо сильнее, чем в театре. Но Талызина пошла на риск и победила. Она создала образ, в котором при всей внешней некрасивости была бездна человеческой нежности, доброты и достоинства».

Эльдар Александрович свою угрозу насчёт «телеги», конечно, не выполнил. А картина получилась хорошая, зрители её любят. Я часто вспоминаю то счастливое время, своих партнёров, в которых была влюблена. Конечно, между нами проскакивали искры, и поползновения ко мне как к женщине какие-то случались, но я слишком дорожила дружбой с этими гениальными актёрами, чтобы разменять её на что-то другое. Я мысли не допускала, боже упаси.

Бурков как-то приехал ко мне домой. Но я так себя повела, что наши дружеские отношения не омрачились. Я только один раз оскоромилась в театре с нашим очень большим артистом, потому что он был очень хороший, и потом мы с ним в семи спектаклях сыграли…

В тот момент моя личная жизнь и без того была такой напряжённой, что о романах на съёмках я даже не помышляла.

У меня долго не получалось забеременеть, и когда мы прожили семь лет, муж вдруг сказал: «Если у нас никого не будет, давай заведём собачку». Ну уж нет, подумала я, никаких собачек! И я пошла к врачу и стала лечиться. Всё увенчалось успехом: я забеременела Ксюшей.

Токсикоз был жуткий, меня выворачивало наизнанку. Моя подруга Галя Дятловская называла Ксюшу, которую я вынашивала, пиявкой. Она так и говорила – «наша пиявка».

Галя меня очень любила, я благодарна ей за дружбу. Я считала, что она умнее, порой она меня подавляла своим напором. В начале моей беременности мы с Галей поехали на юг, в Пицунду. Хотелось погреться на солнышке, поесть фруктов, искупаться в море.

На первом этаже дома отдыха была столовая, мы что-то ели. Умом я понимала, что мне надо завтракать, обедать и ужинать, но каждый раз стоило мне хоть что-то съесть, как всё подкатывало к горлу. Я закрывала рот рукой и пулей вылетала из столовой к реликтовым соснам, где из меня всё съеденное выходило. Галя бежала за мной и говорила: «А теперь ложись, и вот этот кусок творога съедай, чтобы он остался в животе, чтобы эта пиявка не выкидывала…» Это было потрясающе. Потом, когда уже на поздних сроках беременности меня спрашивали: «Кого ты хочешь?», я вяло отвечала: «Галя хочет мальчика, а мне всё равно». Вот такая у нас была дружба.

Мы с Галей служили в одном театре. Когда её однажды сократили, она устроилась работать помощником режиссёра, стала вести спектакли. Делала это она потрясающе. А потом вдруг, неожиданно для всех приготовила моноспектакль, где она была одна, чем меня поразила абсолютно. Спектакль был хороший, очень удачный. Она показывала его Завадскому, и Юрий Александрович заплакал и сказал: «Галя, да ты достойна быть артисткой, мы тебя возвращаем». И потом она уже потрясающе сыграла в спектакле «Совесть».

Галя была фанатка своей профессии. Она тщательно разрабатывала роли, кропотливо относилась к костюму, к тексту. И я многое у неё почерпнула. Она могла убить, зарезать ради искусства. Такую безусловную преданность театру не часто встретишь. У неё было несколько удачных ролей…

Мы с ней всё время ездили отдыхать в Ялту. Она научила меня плавать. Она научила меня вставать рано, в половине шестого утра и встречать рассвет. Она меня трясла и делала из меня артистку! Галя говорила: «Значит, сейчас мы едим, потом мы спим, потом мы купаемся, потом мы идем гулять. А потом мы уже ничего не едим…» Это был жесточайший режим.

И когда мы возвращались с юга похудевшие, загоревшие, то мой муж Лёнька нас вёл в ресторан, мы там ели по два вторых и одному первому, потому что успевали сильно оголодать.

Мы вместе с ней пережили 1990-е годы, все эти съезды народных депутатов. 1993 год… Я спрашивала: «А вот этот депутат что?» Галя говорила: «Полное говно, приспособленец». Она слушала «Свободу», читала газеты, смотрела все каналы. Моя подруга была очень политизированным человеком.

Мы дружили душа в душу, и казалось, что так будет всегда, до самого конца. Но дружба прекратилась, когда Галя вышла замуж за Лёшу, который был на десять лет её моложе. И вся её жизнь стала подчинена Лёше, точнее, когда появился Лёша, совершенно утратила свою самостоятельность и независимость в суждениях. Она уже ничего не решала и обычно отвечала: «Поговори с Лёшей!» Этого я уже вытерпеть не могла, потому что Лёша – это Лёша, и мы как-то отдалились друг от друга. В театре она уже не работала.

Они сдавали комнату и на эти деньги жили, а сами перебрались в его квартиру, которая была на окраине Москвы. Очень далеко, я туда ездила, по-моему, два раза.

У них были очень хорошие отношения. Лёша работал в филармонии. А потом Галя слегла и уже не встала. Она умерла в 2011 году.

Она была из тех редких людей, которым чужда зависть. Она всегда радовалась чужому успеху. И когда в крематории прощались с Галей, Лёша в состоянии аффекта вышел, поднял руки и произнёс: «Свети и там…»

Однажды мы с Галкой Дятловской попёрлись (не могу подобрать другого слова) в Плёс. Она сказала: «Валя, поедем! Там хорошо, там Волга, осень гениальная, золотая. Собирайся!»

В Плёсе мы познакомились с Таней Распутиной. Красивая была женщина, высокая, глаза с поволокой. Я потом увидела её родителей: миниатюрную, беленькую маму и очень интересного отца. Так что было понятно, от кого Таня унаследовала свою красоту Конечно, у неё случались какие-то любовные истории.

Она вышла замуж за Илюшу Катаева, композитора. У них была трёхкомнатная просторная квартира. Таня завела себе какую-то шикарную большую собаку, не помню, какой породы. Илюша хорошо зарабатывал, у него была машина. А Таня играла в Театре юного зрителя. Она стильно одевалась и могла себе это позволить с таким мужем, как её Илюша.

Я помню, как притащила ей «дрова» из карельской берёзы. Мне некуда было их положить, и я предложила Тане: «Возьми, это тебе, сделайте что-нибудь». Потом из моих «дров» изготовили фантастически красивые кресла.

Но однажды Таня мне сказала: «Ты знаешь, в моей жизни всё есть: состоятельный муж, общество, квартира, старинная мебель, машина, тряпки, бриллианты. Нет только одного: чтобы утром за мной приезжала машина и везла меня на съёмку». И тут я ей ответила: «Танюшечка, всё, что ты имеешь, надо отдать. Тогда, может быть, машина будет приезжать и за тобой…»