что Хелена колеблется.

– Селеста.

– Селеста?

Она считала, что Джорджи не любит его, и глубоко в душе чувствовала, что может подарить ему любовь. Хелену унесло воображение, и она стала описывать жизнь, которую, как ей казалось, они могли бы прожить вместе. Она протягивала ему свои мечты, как туземцы приносят вулкану бумажные цветы.

– Ты никогда не думал переехать в Санта-Барбару? Тебе там понравится. Там такие красоты. Правда, с водой по-прежнему туго, зато есть где покататься на лошадях. В этом парике так жарко.

Ловко орудуя пальцами под основой парика, Хелена вытащила шпильки. Сняла парик и положила на кровать. У нее оказались темно-каштановые волосы, стрижка пикси. Керри смотрел на Хелену с ужасом. Она перестала быть спасением от бытия, превратилась в угрозу, в испуганного, сломленного ребенка. Она принесла сюда, в его постель, свои мечты в надежде, что он оплатит их – чеками или временем, – и ни миллиграмма контрацепции между ними. Керри не отвечал, считая секунды в поисках выхода.

– Я люблю тебя, – осмелилась Хелена.

Опасные слова в этом месте.

– О господи… – вздохнул Керри, осознав всю глубину своего заблуждения.

Нужно расставить все точки над i.

Керри произнес с убийственной мягкостью:

– О какой любви ты говоришь, дорогуша?..

– О ее… Она тебя не любит.

– Кто не любит?

– Джорджи. Ты посмотри на нее и все поймешь.

– Давай не будем втягивать ее в это.

– Разве не она втянула меня?

– Мы уже нарушили правила, Хелена. Пожалуйста…

Уверенная в том, что кроткие не наследуют ничего, кроме своей боли, Селеста возразила:

– Меня не так зовут.

На оттоманке завибрировал телефон; оба метнули взгляд на его сверкающий экран и увидели, что звонит Джорджи. Керри вышел с телефоном в коридор. Селеста слышала их разговор и нежные нотки в голосе Керри. Затем она повернулась и увидела свое отражение в стеклянных окнах спальни: удивительно, но оттуда смотрел вовсе не проигравший и не страдающий человек, а кинозвезда. Так и должно быть! На нее направлены миллионы глаз – она чувствует это. Всем руководит невидимая рука – не просто же так она попала в этот дом и волшебным образом переоделась. Плача от космической доброжелательности, Селеста приготовилась к следующей сцене: она докажет свою любовь, докажет, что не может жить без него. И он поймет, что тоже любит ее…

Керри, поговорив с Джорджи, вместо спальни пошел в душ.

«Подарю ей машину, мягко предложу уехать», – решил он, включив воду.

Он подберет нужные слова, уладит все без обид, объяснит, что никто не виноват. В крайнем случае сменит номер мобильного, и он, как в лотерее, достанется какому-нибудь счастливчику, к которому будут попадать сообщения Хелены. Керри насухо обтерся полотенцем, задержался у косметического зеркала ради вечернего ритуала красоты, двадцатиминутной постановки: брови подстрижены, покрыты бронзатором, прыщи замаскированы. Послав себе дружелюбную улыбку, Керри вернулся в спальню и увидел на прикроватной тумбочке пустые бутылки из-под рецептурных лекарств.

Сведенное судорогой тело на кровати. Глаза закатились. Кровавая слюна пятнает платиновый парик. Вот теперь можно опустить занавес: она идеальная Монро, истекающая кровью последних снов в брентвудскую ночь.

Джорджи забронировала утреннее занятие по пилатесу в отеле JW Marriott в Палм-Спрингс, чтобы к моменту встречи с Тарантино быть в идеальной форме.

Лицо после инъекций зудело и слегка припухло. Щеки и лоб покраснели, что Джорджи списала на сухой воздух пустыни. На ночь она сделала холодную гелевую маску и положила в холодильник огурцы на утро. Проснувшись, Джорджи обнаружила, что стала одним из десяти тысяч счастливчиков – пока еще малоизученная демографическая группа, – у кого проявились побочные эффекты от «Вивидерма».

Ее лицо, ее инструмент, выглядело как намокшая бейсбольная перчатка. На месте уколов появились кровоподтеки и припухлость. Рот, щеки, веки не двигались, глаз заплыл, вместо кожи – дешевый пластик, лицо, утратившее способность показать миру свои чувства. И ужас. И чувство вины. Сама, своими руками, она навечно загнала вглубь все то, от чего так надеялась освободиться после прослушивания.

Джорджи немедленно набрала Менделя. Началась словесная дуэль. Силы были неравными, поскольку Джорджи практически не могла говорить от боли. Дерматолог считал себя художником с безукоризненной репутацией.

– Вы сказали, он без побочек.

– Нет, я только сказал, что это натуральный препарат.

– Но вы уверяли, что он лучше «Рестилайна».

– Большинство переносит хорошо.

– А я нет!

– Что ж, видимо, вам действительно следовало колоть «Рестилайн».

– Пошел ты!

– Что, простите?

– Ублюдок.

Джорджи помчалась в аптеку за кортизоновой мазью и «Бенадрилом». Но от лекарств лишь потянуло в сон, а «Вивидерм» не собирался уходить. Он засел глубоко внутри, порождая волны гистамина.

Обед с Тарантино назначили на 14:00; Джорджи попыталась перенести встречу на день. Помощница ответила, что утром Тарантино уезжает в Вашингтон выбирать место для съемок, и напомнила, что ради Джорджи он освободил целый день и что такое бывает редко, поскольку он очень ценит свое время.

Нет, разве можно упустить такой шанс!

Тарантино остановился в люксе отеля «Эйс». Джорджи помчалась туда в панике, ненавидя себя, что повелась как девчонка. Голос матери в голове твердил: «Конечно, ты все испортила, ты все испортила». Джорджи спряталась от других водителей за солнцезащитным козырьком, и чем ближе она приближалась к отелю, тем больше ругала себя, что занялась самолечением. Внутренний голос пытался успокоить: «Ничего страшного, он актер, он все поймет». Тарантино ждал у бассейна вместе с кастинг-директором и личной помощницей, молодой блондинкой. Животный страх заразиться оказался сильнее приличий: девушка ахнула, и фальшивая улыбка слетела в один миг.

– Это побочная реакция, – пробормотала Джорджи.

– Все окей! Классно выглядишь! – с преувеличенной любезностью возразила помощница и проводила Джорджи к столику с кексами, круассанами, кофе и чаем и ручной камерой. Квентин Тарантино полулежа загорал в шезлонге и время от времени хихикал, посмотрев в ноутбуке, чем занимаются посетители спа, над которым летает его дрон.

– Квентин! – окликнула помощница. – Квентин!

Тарантино посадил дрон и повернулся к Джорджи.

Солнце светило ему в глаза, и еще несколько секунд фигура Джорджи оставалась нечеткой и загадочной. Потом Тарантино увидел это… Лицо в синяках, опухшее, блестящее от кортизона, застывшая маска без намека на мимику, неспособная передать ту зацепившую его печаль, которая была в «Оксане». Он сразу догадался, что случилось: неудачная косметическая процедура, о которой с радостью напишут таблоиды. Тарантино видел такое не в первый раз. И ради чего люди себя мучают? Он не мог отделаться от этой мысли, пока улаживали формальности и расставляли перед ними зеленые соки, сулящие глоток облегчения в раскаленном воздухе пустыни. Джорджи следила за его взглядом, в то время как он выискивал на коже точки от уколов. Одна ее часть надеялась, что ее образ, в общем-то, вписывается в будущие