– Nee, уум Пол. Я пойду с тобой брать орудия.

Ян Паулюс резко подозвал тех, кто стоял возле раненого.

– Унесите его. Покажите врачам.

И пошел туда, где его ждал коммандант Ван Вик.

– Я велел тебе сдерживать людей, пока англичане не переправятся, – сказал он, и улыбка Ван Вика исчезла.

– Ja, уум Пол. Знаю. Но я не смог их удержать. Начали молодые. Когда они увидели пушки внизу, прямо у себя под носом... я не мог их удержать. – Ван Вик повернулся и показал за реку. – Смотрите, как они близко.

Ян Паулюс посмотрел за реку. Пушки стояли открыто, так близко и так слабо заслоненные ветвями деревьев, что он мог пересчитать спицы в их колесах и видел, как блестят медные детали.

– Искушение было слишком велико, – покорно закончил Ван Вик.

– Да. Дело сделано, и словами ничего не изменишь. – Ян Паулюс мрачно решил никогда больше не доверять этому человеку командование. – Пошли, заберем их.

У дорожного моста Ян Паулюс остановил длинную колонну ехавших за ним всадников. Хотя на его лице ничего не отразилось, внутри все переворачивалось от ужаса увиденного.

– Уберите их, – приказал он и, когда тридцать бюргеров спешились и прошли вперед, чтобы расчистить мост, вслед им сказал: – Обращайтесь с ними достойно. Не тащите, как мешки с мукой. Это были мужчины.

Храбрые мужчины.

Рядом с ним мальчишка, Хенни, плакал не таясь. Слезы капали на его заплатанную твидовую куртку.

– Держись, jong[8], – негромко сказал Ян Паулюс. – Слезы для женщин.

И направил лошадь в узкий проход между мертвыми. Это пыль, и солнце, и пары лиддита – вот от чего слезятся глаза, сердито убеждал он себя.

Молча, без обычного для победителей торжества они подъехали к пушкам и рассыпались среди них. Прозвучал одиночный выстрел, и бюргер пошатнулся и оперся о ружье, чтобы не упасть.

Повернув лошадь и прижавшись к ее холке, Ян Паулюс поскакал к донге за пушками – стреляли оттуда.

Мимо его головы опять просвистела пуля, но Ян Паулюс уже добрался до донги. На полном скаку осадив лошадь, так что она присела, он спрыгнул с седла и ногой выбил ружье из рук английского солдата, схватил британца и поставил на ноги.

– Дурак, мы и так слишком многих убили, – закричал он солдату в лицо, с трудом подбирая английские слова, запинаясь от гнева. – Все кончено. Сдавайся. – Потом обратился к уцелевшим артиллеристам, прижимавшимся к дну донги: – Все сдавайтесь!

Очень долго никто из них не шевелился. Потом один за другим они медленно начали вставать и выбираться из донги.

Пока группа бюргеров уводила пленных, а другая принялась впрягать лошадей в пушки и фургоны со снарядами, из рощи мимоз показались английские санитары с носилками. Вскоре фигуры в хаки повсюду перемешались с бюргерами, отыскивая раненых.

Два санитара, темнокожие индийцы из медицинского корпуса, наткнулись на человека, лежавшего на левом боку. Они с трудом поворачивали его, и Ян Паулюс, передав поводья Хенни, пошел к ним.

В бреду раненый ужасно бранился и сопротивлялся попыткам индийцев наложить шину ему на ногу.

– Оставьте меня в покое, сволочи! – и кулак отшвырнул одного из санитаров.

Ян Паулюс, узнав голос и удар, побежал туда.

– Веди себя хорошо, или я тебя прибью! – крикнул он, подбежав к санитарам. Шон неуверенно повернул голову и попытался сосредоточить взгляд.

– Кто это? Ты кто? Убирайся!

Ян Паулюс не отвечал. Он смотрел на раны, и его затошнило.

– Дайте-ка мне!

Он взял у ошеломленных санитаров лубки и наклонился к Шону.

– Уходи! – закричал Шон. – Я знаю, что ты сделаешь! Ты ее отрежешь!

Ян Паулюс схватил его за руку и держал, а Шон вырывался и бранился.

– Я убью тебя, грязный ублюдок! Убью, только тронь!

– Шон! Это я. Посмотри на меня.

Шон медленно расслабился, взгляд его стал устойчивей.

– Это ты? Правда ты? – прошептал он. – Не позволяй им... не позволяй отрезать ногу. Как Гарри.

– Лежи спокойно, или я отшибу твою глупую башку, – проворчал Ян Паулюс.

Руки у него могучие, красные, как и лицо, – большие руки с неуклюжими пальцами, но сейчас они действовали осторожно и нежно, как мать обращается с ребенком. Наконец, взявшись за лодыжку Шона, Ян Паулюс посмотрел на него.

– Ну держись. Я должен ее вправить.

Шон хотел улыбнуться, но его лицо под слоем грязи посерело, пот выступил на коже, как множество мелких волдырей.

– Меньше болтай, чертов голландец. Делай!

Глубоко в разорванной плоти кость скрипнула о кость, и Шон ахнул. Все мышцы его тела судорожно напряглись, потом расслабились. Он потерял сознание.

– Ja, – проворчал Ян Паулюс. – Так-то лучше.

На его бесстрастном лице впервые отразилось сочувствие. Он закончил перевязывать Шона и еще несколько секунд просидел у бесчувственного тела. Потом тихо, чтобы не могли расслышать санитары, прошептал:

– Спи спокойно, брат мой. Да сохранит Господь твою ногу.

Он встал, с его каменного лица исчезли всякие следы жалости и горя.

– Забирайте, – приказал он и подождал, пока Шона уложат на носилки и унесут. Потом пошел к своей лошади, чуть подволакивая ногу по траве. Из седла он снова посмотрел на юг, но санитары с носилками уже исчезли за деревьями мимозы.

Ян Паулюс тронул шпорами бока лошади и следом за длинной колонной фургонов, пленных и пушек поехал назад, к Тугеле. Теперь слышался только звон упряжи и меланхолический грохот колес.

Гаррик Кортни следил, как шампанское льется в его хрустальный бокал. Пузырьки, отражая свет лампы, кружились золотым водоворотом. Капрал поднял бутылку, искусно перехватил салфеткой каплю вина и за спиной Гарри передвинулся, чтобы наполнить бокал сидевшего рядом бригадира Литтлтона.

– Нет.

Литтлтон накрыл свой пустой бокал ладонью.

– Давайте, Литтлтон. – Сэр Редверс Буллер наклонился вперед и осмотрел стол. – Вино отличное.

– Спасибо, сэр, но шампанское – напиток победы; пожалуй, стоит послать ящик за реку.

Буллер медленно покраснел и посмотрел на свой бокал. В офицерской столовой снова воцарилась тишина. Чтобы нарушить ее, Гарри заговорил.

– Думаю, сегодняшнее отступление было произведено в полном порядке.

– От всей души согласен. – На противоположном конце стола лорд Дандоналд саркастически продолжил: – Но по правде сказать, полковник, отступали мы налегке.