мигом вскочили и бросились в пролом — не столько, чтобы поймать деда Пихто, сколько спрятаться от этого «луча смерти». Гражданские с криками и визгами ринулись в ангар: никто не хотел быть рядом с Паханом в эту минуту. А тот, бросившись к первому попавшемуся офицеру, схватил его за грудки и долго орал в перекошенное страхом лицо, что именно он, офицер, мать его, проворонил это старое чмо, и что он, Пахан, век воли не видать, отрежет ему «лучом» ноги и руки, а то, что останется — бросит на съедение речным крокодилам и червям, в натуре; и что он, офицер, будет жив ещё, когда черви и крокодилы, мать их, будут медленно съедать его глаза, печень и его яйца; и он, баран в погонах, будет видеть всё это, и захлёбываться в собственной крови пополам с собственной блевотиной, мать его, если тотчас же не приведёт этого засраного старикашку назад, к этому столбу, ублюдок, чмо подзаборное… Пахан ещё орал благим матом, а офицер уже собрал оставшихся солдат, отрядил несколько человек руководить ремонтом забора и вышки, сам же с пятью бойцами нырнул в лес — ловить Пихту.

Однако, обшарив в лесу всё, что можно, по два — по три раза заглянув под каждый куст и за каждое дерево, они так и не нашли деда. И тут кому-то пришла в голову счастливая мысль сказать Пахану, что, мол спалил он Пихту вместе с солдатиком одним выстрелом. Спалил, да просто не заметил. Что Пихто, дескать, отвязался, как и солдатик, да на одну линию с ним и попал… ну, и судьбу одну разделил. И что двое из них это видели своими глазами. С тем, трясясь от страха, они и вернулись к ночи в Обитель. Пахан, уже отошедший от гнева, то ли поверил в их рассказ, то ли, обман почуяв, смолчал, но казнить никого больше не стал. Только отобрал оружие у некоторых и перевёл их в гражданские.

2

Пихто же так и бежал, час за часом, вниз по реке, пока до него не дошло, наконец, что обычный человек так долго бежать не может. Он остановился и прислушался: сердце билось ровно и выпрыгивать из горла не собиралось. Очень удивился дед — даже про погоню забыл! Да её вроде бы и не было: ветки не трещали, и вообще, было очень тихо. Удивленный способностями собственного организма, Пихто сел на камень у воды и стал думать. А что тут думать: раз ты, в восьмом десятке находясь, так скачешь, то чой-то в тебе странное происходит! Подумал Пихто, да и решился на эксперимент: встал, схватился за камень, на котором сидел, поднял да и зашвырнул его в реку. Голыш, с виду весом килограмм под пятнадцать, а то и под все двадцать, с лёгким шелестом рассёк воздух и плюхнулся в воду, подняв нехилую волну и занавес из брызг.

— Да-а! — протянул Пихто. — Давненько я такого фокусу не делав, ага! Годков, аккурат, шестьдесят! И, озадаченный, дед поплёлся вдоль реки, озираясь, впрочем, по сторонам — вдруг слуги Сатаны нагрянут!

Дело близилось к вечеру, начало смеркаться. Через полчаса уже вообще ничего увидеть было нельзя, поэтому Пихто уселся на землю, прислонившись к огромной ели, и так просидел всю ночь, глядя на неподвижные и почему-то не мерцающие звезды.

А рано утром того же дня, задолго до казни, группа Шамиля вышла из Обители к тому месту, где Старик увёл из-под их носа беглеца-Тестера. Шамиль не был силён в электронных премудростях, а в слуг Дьявола не верил. Короче: он так и не понял, что это за страна, кто здесь живёт; понял он только то, что и здесь есть на кого охотится, в кого стрелять и кому служить. А значит, всё остальное не имело значения. Заботило его только то, что, как следовало из рассказов солдат, Старик — не простая птица, что он имеет почти такую же силу, что и Пахан, ну, разве что «луча» у него нет…. «А кто знает, может и есть? — рассуждал Шамиль. — Не даром же Пахан его так опасается!»

Учитывая серьёзность противника, отсутствие данных о его точном местонахождении (в то поганое утро Старик опять как сквозь землю провалился!) и категоричность приказа Пахана, Шамиль решил не рисковать, а устроить засаду у реки, в том месте, в котором Старика и беглеца видели в последний раз. И ждать, сколько надо. Сами придут. Шамиль их изловит, допросит, а потом уже будет разговаривать с Паханом.

План был хорош: если они поймают Старика, и если тот пойдёт на контакт, то у Шамиля против Пахана появится немалый козырь. Это поднимало Шамилю настроение, и он бодро шагал, напевая какую-то старинную чеченскую песню.

3

Утром деда Пихто ждало очередное открытие. Двинувшись с первыми лучами солнца дальше по течению реки, он вдруг с удивлением обнаружил, что мир… кончился. Кончился лес, кончилась земля, и даже река, и та кончилась, оборвалась в чёрное ничто. Пихто сунул в эту черноту палку — она исчезла. Набравшись смелости, сунул руку… Странно…, до кисти он руку чувствовал, а кисть, погруженную в эту непонятную черноту — нет. Словно отрезали её, или как будто и не было кисти вовсе. Вытащил руку из черноты — вернулись ощущения. Сунул опять — снова рука стала культёй.

— Святые угодники! — восторженно прошептал Пихто. — Что же енто за явление такое? Може, енто и есть тот самый край земли, по который в сказках, значить, сказывають? Не иначе, он, ага! Вона он каков, оказываицца? Не страшнай, ага! Трошки жутковат спервоначалу, а опосля — ничаго! Ага! Ну, дык, достиг, значит, дед Пихто края земли! Как Иван-царевич, тудыть яго!

Пихто заулыбался беззубым ртом: как-то приятно было себя чувствовать в необычной роли первооткрывателя. Словно большой учёный, разрешивший, наконец, мучившую его всю жизнь загадку, дед почувствовал в сердце гордость, радость, счастье и какое-то стыдное желание заплакать. Всё ещё улыбаясь, он сел на зелёную травку и запел во весь свой старческий голосок:

— Степь, ды степь кругом,

Путь далек ляжит,

Там, в стяпи глухой

За-а-мерзал ямщик.

Но какого же было его удивление, когда в непонятной черноте «края земли» вдруг возникли очертания какой-то фигуры, наподобие пчелиной соты (только очень большой), затем эта фигура начала заполняться чёрной землёй, а поверх неё — зелёной травой, а потом на ней вмиг выросли деревья, а последним штрихом, «убившим» Пихту «наповал», стал появившийся под одной из сосен здоровенный гриб. Через некоторое время всё точь-в-точь