Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он заказал кофе и вернулся, неся в обеих руках чашки и ловко балансируя с ними в колышущемся коридоре вагона.
— Может быть, мы сядем у меня?
Она взяла чашки у него из рук и направилась в купе. Поставила их на столик и быстро постелила одеяло на свою постель.
— Садитесь, пожалуйста.
Зентек сел и потянулся за чашкой.
Поезд с каждой минутой увеличивал скорость. Окно купе было задернуто шторкой. Он заметил за ней только быстро промелькнувшие огни какого-то городка. Прутков? Миланувек? Да, наверное, это Миланувек… Мысли его текли лениво, так как занимали только часть его сознания, потому что одновременно он задавал себе вопросы. «Чего она от меня хочет? Что это, простое любопытство? Или хочет поближе узнать меня, чтобы понять, с кем имеет дело? А может быть, пытается меня очаровать? Нет, наверное, нет. Хочет только узнать, что мне известно об этом деле, что я подозреваю, о чем догадываюсь…»
— Я могу вас о чем-то спросить?
Она не смотрела на него в эту минуту. Взяв лежащий на блюдце сахар, она стала медленно развертывать обертку.
— Разумеется. Пожалуйста.
— Вы в самом деле подозреваете кого-то из нас или только должны выполнить все эти действия, чтобы иметь чистую совесть и сказать себе, что вы полностью убедились в нашей невиновности?
— И то и другое. Впрочем, ваш вопрос неточен. Пока я не буду уверен, что никто из вас не мог совершить этого преступления, я должен буду подозревать, что профессор Рудзинский был все же убит.
— Понимаю, — она бросила сахар в кофе и с минуту тщательно размешивала его ложечкой, всматриваясь в темную поверхность напитка. — Вы сегодня разговаривали с Аней, правда?
— Да. Я зашел к вашей сестре, чтобы повидать вас. Речь шла об этой поездке. Я подумал, что если я просто по телефону попрошу вас сопровождать меня в Закопане, вы откажетесь.
Она усмехнулась.
— Вы так верите в силу вашего личного воздействия?
— Бог мой, нет! Просто я по опыту знаю, что людям значительно легче отказать, когда их по телефону просят о том, что им делать не хочется.
— А вам так важно было, чтобы я поехала?
— Да, мне было важно, чтобы вы поехали, — повторил он, как эхо.
Он поднес чашку к губам и попробовал сделать глоток. Кофе обжигало губы, но его запах отогнал первую волну сна, которая попыталась нахлынуть на него. Поезд мерно колыхался.
— Когда я вернулась, Анна была очень взволнована.
Он ничего не ответил. Мария немного помолчала. Выпила глоток кофе. Зентек мимолетно подумал о том, что все люди, которых он до сих пор знал, могли пить напитки, для него слишком горячие.
— Что вы рассказали Анне?
— Немного. Ничего важного, насколько я помню.
— А что она рассказала вам?
— Разве она не рассказывала вам об этом после вашего возвращения?
— Нет. Она только сказала мне, что вы приходили. Она была очень взволнована и настаивала, чтобы я поехала с вами в Закопане.
— И больше ничего?
— Нет.
— Хм… — Зентек снова попробовал коснуться губами края чашки. Кофе все еще был для него слишком горячий. — Это был достаточно неожиданный для меня разговор. Ваша сестра говорила, а я ограничился только ролью слушателя.
— И о чем говорила моя сестра?
Мария уже не улыбалась. Она поставила чашку на столик и повернулась в сторону говорящего.
— Ах, она попробовала объяснить мне, достаточно, впрочем подробно, как убила профессора Рудзинского.
— Что-о?!
— Рассказала мне об этом с мельчайшими подробностями.
— А… а вы?
— А что я? — Зентек хотел развести руками, но в последнюю минуту вспомнил, что в одной из них держит чашку кофе. — Я выслушал ее.
— Но… Но вы же ее не арестовали?
— Нет, — капитан покачал головой. — Не арестовал ее.
— Почему?
— Потому что у нее есть своего рода алиби. То есть это не то алиби, о котором можно мечтать, так как оно опирается только на свидетельские показания, человека, которому не поверил бы ни один суд, если бы против нее были какие-то существенные доказательства. Тем не менее это все-таки алиби, и показания этого человека решительно перевешивают ее признание в убийстве.
— А алиби Хенрика подтвердилось, правда?
— Да. Оно полностью подтверждено, если верить показаниям врачей, которые установили время смерти вашего мужа. А у нас нет никакого повода, чтобы им не верить.
Она наклонилась к нему.
— Скажите мне честно, вы не верите в то, что мой муж совершил самоубийство?
Он повернулся к ней и посмотрел прямо в ее большие, красивые глаза.
— Не верю, — наконец сказал он. — Если бы верил…
— Если бы верили?..
В эту минуту она была так же серьезна, как он. Не осталось ни следа от той свободы, с какой она начинала этот разговор.
— Если бы верил, закрыл бы следствие.
— И вы будете искать до тех пор, пока не найдете что-нибудь?
Зентек ничего не ответил, только ухмыльнулся извиняющейся улыбкой.
— А вы… вам никогда не приходило в голову, что очень часто было бы справедливее оставить дела такими, какие они уже есть? Он уже мертв. Неужели осуждение другого человека что-то здесь изменит?
— Это вы спрашиваете у меня как у частного лица или как у представителя милиции?
— Я спрашиваю вас как частное лицо.
— Может быть, этот вопрос я задал вам напрасно. Потому что в этом случае мои личные взгляды вполне совпадают с точкой зрения общества. В противном случае, я не мог бы работать в милиции. Трудно было бы работать, ощущая такой глубокий внутренний конфликт. Боюсь, что в глубине души я так же суров, как и буква закона. Честно говоря, уважаемая пани, я ненавижу убийц, даже если эти люди внешне вполне симпатичные и заслуживают снисхождения. Я не могу найти никакого оправдания для человека, который отнимает у другого жизнь. И наверное, в действительности такого оправдания быть не может.
— Жаль… — тихо сказала она.
— Почему вы об этом жалеете?
Она немного помолчала.
— Анна говорила вам, что сделала это ради меня? — неожиданно спросила она.
— Да. То есть приблизительно так это можно сформулировать.
— Это необыкновенный человек, — прошептала она.
— Не думаю. Просто она любит вас больше, чем себя. Она думала, что это вы убили Романа Рудзинского, и хотела принять на себя вашу вину со всеми вытекающими отсюда последствиями.
— Да. Я знаю об этом. Но откуда она знала?
— Что знала?
— Что это я убила Романа?
— А это вы его убили?
Она молча кивнула головой. Дверь в коридор была открыта. Прошел какой-то человек в пижаме, с полотенцем на плече, держа в руках белый пластмассовый стаканчик