Томас знал Генриха лучше всех. Он понимал, что король упрям как осел. Задумав что-нибудь, он пускал в ход все свое умение убеждать, угрозы, посулы, обман, крючкотворство и принуждение, чтобы добиться желаемого. Он, вероятно, сумел убедить папу, что ему требуется от архиепископа лишь формальная клятва, но сам Томас хорошо знал, чего хочет от него король. Он прекрасно понимал, что в «древние обычаи» Генриха I входило много того, чего его совесть принять не может.

На совете председательствовали король и его старший сын, которому не было еще и девяти лет. Томас, как первый человек в королевстве после монарха, сидел на почетном месте, справа от Генриха. Слева восседал мрачный Роджер Понт-л’Эвек, архиепископ Йоркский, который, прикрыв веками глаза, ждал, когда же человек, которого он ненавидел больше всех на свете, подвергнется публичному унижению. Позади двух архиепископов, в порядке своей значимости, сидели епископы, главным среди которых был Гилберт Фолиот, епископ Лондонский, холодный, напыщенный и самодовольный. Он был уверен, что, если бы его выбрали архиепископом Кентерберийским, уж он-то, вне всякого сомнения, повел бы себя умнее и конечно же не допустил, чтобы епископы и бароны всего королевства стали свидетелями его унижения. Был здесь и преподобный Генрих Винчестерский, который избавился от своих политических амбиций и в старости стал мягче характером. Он сильно страдал от мысли, что его воспитанник, которого он выпестовал и которого любил всем сердцем, оказался в таком ужасном положении.

На скамьях позади епископов сидели два главных юстициария, граф Роберт Лейстерский и Ричард Люси, и семь других графов: Реджинальд Корнуолльский, дядя короля; Роджер Клер, с которым Томас Бекет скрестил мечи в битве за замок Тонбридж; Джефри Мандевиль, граф Эссекс; Хью Честерский, сын графа Раннульфа, знаменитого перебежчика стефановских времен; Вильям Эрандел, женившийся на вдове Генриха I; графы Патрик Солсберийский и Вильям Феррарский.

На остальных скамьях и позади их располагались королевские придворные и целая толпа баронов и рыцарей. Среди них был и Ришер л’Эгл, теперь уже совсем старик. Он широко открытыми глазами смотрел на архиепископа Кентерберийского, которого помнил блестящим молодым человеком, сыном простого бюргера, задыхавшегося от счастья и чести ехать рядом с рыцарем.

Генрих II открыл совет, призвав архиепископа поклясться в том, что он будет соблюдать обычаи государства безо всяких оговорок, как это было сделано в Вудстоке. Этого момента ждали все: одни с плохо скрываемым удовлетворением от того, что архиепископ Кентерберийский, который поднялся из низов и стал вторым человеком в государстве, которого король на виду у всего народа приветствовал, опустившись на одно колено, будет публично унижен и растоптан; другие с глубоким сожалением, что единственный человек, который нашел в себе смелость выступить против короля и с мужеством, достойным Ланфранка или Ансельма, бороться за права церкви, теперь вынужден будет продемонстрировать трусливую покорность и подчиниться тому, что они в душе своей считали злом.

Но Бекет отказался дать клятву.

Зал загудел как улей. Крик короля был похож на львиный рык. Ожесточенный спор не утихал, и король впадал во все большую ярость.

Несколько человек пытались убедить Томаса уступить Генриху. Епископы Солсберийский и Норичский, которые уже давно попали в немилость к королю, со слезами на глазах умоляли Бекета помириться с королем, иначе он всех их казнит. Но архиепископ был тверд и даже попытался их успокоить. Тогда два самых влиятельных графа королевства, Роберт Лейстерский и Реджинальд Корнуолльский, подошли к Томасу и заговорили с ним, как искренние друзья. Они предупредили его, что король испытывает такую ярость, что «может ответить на оскорбление ударом меча». Они умоляли его подумать о них и принести королю требуемую клятву, иначе он заставит их совершить позорное и ужасное преступление – убить своего архиепископа. Речи епископов о смертельной угрозе можно было объяснить их природной робостью, но, когда о жестокой расправе, которую задумал король, заговорили такие храбрые люди, как граф Лейстер и граф Корнуолльский, Томас призадумался. Тем не менее он решил не отступать и заявил графам, что «готов, если надо будет, принять и смерть».

Самыми последними подошли Ричард Гастингс, магистр ордена тамплиеров в Англии, и один из его друзей-рыцарей, который был в большой милости у короля. Они заверили Томаса, что король хочет от него лишь одного – совершить формальный акт подчинения для удовлетворения его оскорбленной гордости. Они поклялись спасением своей души, что, если Томас совершит этот акт, вопрос об обычаях будет навсегда оставлен и король не потребует от него ничего, что противоречит его желаниям и нанесет удар духовенству.

Услышав эту торжественную клятву, Томас созвал епископов и передал им слова тамплиеров. Он сказал, что, полагаясь на клятву рыцарей, готов подчиниться воле короля. И в присутствии Большого совета он пообещал, что будет с доброй верой соблюдать обычаи страны.

Король повернулся к баронам. «Все вы слышали, – произнес он, – что милостиво пообещал мне архиепископ. Теперь епископы, как его подчиненные, должны сделать то же самое».

«Я тоже хочу, – сказал Томас, – чтобы они удовлетворили вашу гордость, как это сделал я».

Тогда все епископы поднялись и принесли требуемую клятву.

Томас, поверивший обещанию тамплиеров, решил, что совет подошел к концу, и встал, ожидая, что король распустит его и он сможет уйти.

И тут Генрих II захлопнул свою вторую ловушку.

«Я полагаю, – заявил он, – что все хорошо слышали обещание архиепископа и его епископов твердо соблюдать и беспрекословно подчиняться законам и обычаям моего королевства. И чтобы больше между нами не возникало никаких споров и несогласий по этому поводу, пусть самые умные и самые старые из моих подданных встанут и выйдут из зала и вместе с моими чиновниками вспомнят, какие законы и обычаи существовали при моем деде, короле Генрихе I. И пусть они все это старательно запишут и как можно скорее представят мне».

Старейшины быстренько вспомнили все обычаи и записали их. Скорее всего, этот документ был составлен заранее, в промежуток между личной клятвой Томаса в Вудстоке и заседанием Большого совета, и для его составления король привлекал Ричарда Люси, самого опытного юстициария, поскольку подобный свод законов никак нельзя было подготовить в столь краткий срок.

Когда этот документ принесли королю и он зачитал его собравшимся, Томас понял, что его обманули. Записанные законы шли гораздо дальше того, что требовал Генрих, или того, чего опасался Томас. Они не только оправдывали произвол, творившийся в годы правления Генриха I, но и преследовали цель поставить церковь под прямой контроль короля. Церковь должна была подчиниться гражданской власти и нести перед ней ответственность, а гражданское право ставилось выше канонического.

После того как свод законов был прочитан, Генрих II сказал: «Эти обычаи, как было договорено, принадлежат мне. Поэтому, чтобы в будущем не возникало никаких вопросов и споров, касающихся этих обычаев, мы требуем, чтобы архиепископ заверил их своей печатью».