пять рублей — на редких постоялых дворах, где останавливались на ночь, получалось купить кваса, а иногда и кусок вареного мяса или яйцо.

Постоялые дворы — это тоже отдельная тема. Грязные, бревенчатые избы, где все спали вповалку на полу или на лавках — купцы, солдаты, чиновники, такие же обозники, как мы. Вонь, клопы, пьяные разборки… Я старался держаться в стороне, больше молчал, слушал разговоры. Говорили о войне со шведами, о новых царских указах, о диких налогах, о том, как из деревень выгребают последних мужиков в рекруты. Страна жила на надрыве, строилась, воевала, скрипя зубами.

Ехали мы долго. Недели две, если не больше. Километры тянулись бесконечно. Я смотрел на проплывающие мимо пейзажи — леса, поля, редкие деревеньки с черными избами, городишки с церквушками и кривыми улочками. Всё было чужим, незнакомым, но я впитывал это, запоминал, пытался понять эту новую для меня Россию. Видел и следы кипучей деятельности царя — где-то строили новую дорогу, где-то корчевали лес под пашню, где-то тянулись обозы с рекрутами или пушками. Страна менялась на глазах, ломался старый мир, рождалось что-то новое, огромное, хоть и через боль и страдания.

И вот, наконец, впереди показалось не просто скопление домов, а что-то гигантское, необъятное, всё в лесах и стройках. Санкт-Петербург. Город вырастал прямо из болот и лесов. Широкая, могучая река — Нева. А на берегах — дикий винегрет: стройки, леса, каналы, уже построенные каменные дворцы в странном, «немецком» стиле, и тут же — временные бараки, землянки, лачуги. Шум стоял невообразимый — стук топоров, визг пил, крики извозчиков, команды на разных языках. Воздух сырой, пахло болотом, свежим деревом и дымом тысяч костров.

Наш обоз медленно вполз в город, точнее, на его окраину, где были то ли склады, то ли казармы. Унтер сдал бумаги какому-то писарю, и меня передали, как мешок картошки, другому солдату, который должен был отвести меня к месту назначения.

Я стоял посреди этой бурлящей, хаотичной стройки века и чувствовал себя песчинкой. Масштаб просто сносил крышу. Здесь всё было другим — размах, темп, люди. Куча военных в разных мундирах, иностранцы в париках и камзолах («немцы», как их тут всех называли), мастеровые со всей России, мужики, согнанные на работы. Все куда-то бежали, орали, суетились. Город строился, кипел, бурлил бешеной энергией — злой и созидательной одновременно. Здесь пахло большими делами, большими возможностями и большими опасностями. Тула теперь казалась тихой, сонной заводью. Настоящая жизнь, настоящие вызовы начинались здесь. И мне предстояло найти свое место в этом столичном водовороте.

Солдат-провожатый, угрюмый парень в потертом зеленом мундире, провел меня по грязным, немощеным улицам, мимо строящихся зданий, складов и казарм. На вопросы мои отвечал неохотно, односложно. Наконец, мы подошли к большому, внушительному каменному зданию с высоким крыльцом и часовыми у входа. Надпись над дверью гласила: «Артиллерийская Канцелярия». Стало быть, не на флот, а по моей «специальности». Это радовало.

Внутри канцелярии царил уже знакомый мне дух казенного учреждения — пахло бумагами, сургучом, мышами. По скрипучим коридорам ходили чиновники в потертых мундирах и париках, писари с гусиными перьями за ухом, изредка попадались военные в артиллерийской форме. Мой провожатый сдал меня какому-то дежурному подьячему, тот сверился с бумагами, долго цокал языком, а потом велел ждать.

Ждать пришлось долго. Я сидел на жесткой лавке в полутемном коридоре, наблюдая за суетой вокруг. Чиновники сновали туда-сюда, не обращая на меня никакого внимания. Из-за дверей кабинетов доносились обрывки разговоров, споров, скрип перьев. Чувствовалось, что здесь решаются важные дела, связанные с вооружением армии. Отсюда шли приказы на заводы, сюда стекались отчеты, здесь распределялись ресурсы.

Наконец, дверь одного из кабинетов отворилась, и на пороге появился офицер — тот самый молодой капитан, что был в свите вельможи на тульском заводе. Он окинул взглядом коридор, и его глаза остановились на мне.

— А, Смирнов! Ты уже здесь? Заждался, поди? Ну, пойдем, тебя ждут.

Он провел меня в просторный кабинет. За большим столом сидел пожилой генерал с усталым, но умным лицом и множеством орденов на мундире артиллерийского покроя. Рядом с ним — еще несколько офицеров и чиновников. Капитан подвел меня к столу.

— Ваше превосходительство, вот тот самый мастеровой из Тулы, Петр Смирнов, о коем докладывали.

Генерал внимательно осмотрел меня с головы до ног. Взгляд его был не таким грозным, как у того вельможи, но не менее проницательным.

— Здравствуй, Петр. Наслышаны мы о твоих… э-э… хитростях тульских. И про станок твой диковинный, и про литье исправное. Хвалят тебя. Говорят, голова у тебя светлая да руки мастеровые. Так ли то?

— Стараюсь, ваше превосходительство, — пробормотал я, кланяясь.

— То-то же. Старание — дело доброе. А нам тут, Петр, не токмо старание, а ум да смекалка нужны позарез. Война со шведом идет, артиллерия наша, хоть и множится числом, да качеством не всегда дотягивает. Пушки рвет, ядра криво летят, замки у фузей отказывают. А Государь наш требует победы! А какая победа без доброго оружия? Вот и ищем мы людей толковых, кто мог бы дело поправить. Сказывали, ты и про сверловку стволов мысли имеешь? Про машину новую?

Я подтвердил, снова сославшись на «дедовы сказки» и «немецкого мастера». Генерал слушал, кивал.

— Мысль твоя верная, Петр. Ствол вращать, а не сверло — так и в Европе лучшие мастера делают. Да только машины такие сложны больно, да и чертежей у нас нет. А ты, говорят, сладить можешь?

— Ежели помогут, ваше превосходительство… Материалом, инструментом… Да мастерами добрыми… То спробовать можно… — ответил я осторожно.

— Вот за то и речь! — оживился генерал. — Определим мы тебя на Охтинский пороховой и литейный завод. Слыхал про такой? Там и пушки льют, и фузеи делают, и порох варят. Место важное, государево. Дадим тебе там угол, дадим мастеров в подмогу — плотников, кузнецов, слесарей. А твоя задача — машину ту сверлильную сладить. Да чтоб работала! Чтоб стволы ровные выходили, без изъяна! Справишься — честь тебе будет и хвала, и награда от Государя. А нет… сам понимаешь. Спрос будет строгий.

Он помолчал, глядя мне в глаза.

— И вот еще что, Петр… Замки фузейные. Слабое место. Осечки часты, пружины ломаются. Ты ведь и в кузнечном деле мастак, сказывают? Подумай и над этим. Как бы замок понадежнее сделать, да попроще, чтоб в производстве не так дорог был. Ежели и тут толк покажешь — цены тебе не будет.

Задача