гнуть как прикажешь? — поддакивал вечно поддатый кузнец Прохор, икая. — Тут ковать надо умеючи, а не чертовину твою малевать… Эх, дернуть бы сейчас…

Они явно саботировали работу. То доску не так отпилят, то деталь криво выкуют, ссылаясь на «руки из жопы» или «материал говно». А сами хихикали в кулак. Было ясно — Клюев им негласно приказал тянуть резину и делать всё, чтоб моя затея накрылась медным тазом. Выскочка из Тулы не должен был тут рулить.

Я оказался в полной заднице. Сверху — приказ генерала и жесткий срок. Снизу — тупость, воровство, саботаж. Лезть на рожон было бесполезно — меня бы просто растоптали и выставили дураком. Надо было искать обходные пути, включать всю свою изворотливость и инженерную смекалку, чтобы пробиться через это вязкое болото бюрократии и тупого сопротивления.

Дни превратились в тупую, безнадежную борьбу с ветряными мельницами. Я пытался что-то слепить из тех огрызков, что мне выдали, ругался с алкашом Прохором, который больше дрых у горна, чем ковал, пытался вдолбить старому Аникею азы геометрии, чтоб он хотя бы брусья ровно тесал. Всё впустую. Работа стояла, время тикало, а перспектива отчитаться перед генералом через месяц (а срок уже таял на глазах) становилась всё более призрачной. Стало ясно: в одиночку, через этих официальных мудаков и «помощничков», которых мне подсунули Клюев с Воробьевым, я ничего не добьюсь. Меня тупо топили, медленно, но верно.

Надо было искать другой путь. Искать людей, которым вся эта система воровства и саботажа была поперек горла. Людей, которым не пофиг на дело, а не только на то, как бы урвать кусок пожирнее да спихнуть работу на другого. Но где их найти на этом огромном, хаотичном заводе?

Я стал больше шататься по цехам, под разными предлогами — то типа за инструментом, то за образцом железа. Смотрел, слушал, примечал. Завод был настоящим Вавилоном. Русские мастера, мужики, согнанные на работы со всей страны, солдаты-инженеры и артиллеристы, и — что сразу бросалось в глаза — до хрена иностранцев. Немцы, голландцы, шведы (пленные, что ли?), англичане… Петр их понавыписывал из-за бугра вагон и маленькую тележку, чтоб «русских дурней» учили уму-разуму. Держались они обычно сами по себе, по-русски говорили хреново, но дело свое, похоже, знали. Местные мастера смотрели на них с недоверием и завистью, начальство — использовало, когда припрет, но особо не жаловало. Может, среди них поискать? Человеку, привыкшему к европейскому порядку, здешний бардак должен был быть как серпом по яйцам.

Еще я заприметил нескольких молодых офицеров, артиллеристов или инженеров. Они не просто штаны протирали на заводе, а реально вникали в производство, спорили с мастерами, что-то мерили, чертили схемы. Видно было, что им не пофиг, что они хотят разобраться, что-то улучшить. Может, среди них найдется кто-то, кто поймет мои идеи и рискнет помочь?

Начал с иностранцев. Как-то раз иду мимо участка, где льют бронзовые детали для корабельных пушек, и вижу — стоит пожилой немец (по акценту понял, когда он на рабочих орал), с тоской разглядывает очередную запоротую отливку. Звали его, как я потом узнал, Генрих Шульц, мастер-литейщик из Саксонии.

Я подошел поближе, типа просто любопытно.

— Опять не вышло, господин мастер? — спросил я осторожно, стараясь говорить попроще. — Дырки, поди?

Шульц оторвался от брака, смерил меня недовольным взглядом.

— Я-я, дырки! Шайзе! — он сплюнул. — Этот металл — дрэк! И форма — дрэк! Как тут лить хорошо? Низзя!

— А может, — я понизил голос, — если форму по-другому сделать? Чтоб «дышала» она? Да металл перед литьем… э-э… «успокоить»?

Немец удивленно поднял брови.

— Дышала? Успокоить? Вас ист дас? Что ты говорить, мальчик?

Я, снова используя свою легенду про «деда» и простые аналогии, попытался объяснить ему про добавки в формовочную землю и раскисление металла перед заливкой. Говорил коряво, больше на пальцах показывал. Шульц слушал сначала с недоверием, потом всё с большим интересом. Он, в отличие от наших тугодумов, сразу уловил суть, хоть и не понял до конца моей «колдовской» части.

— Интересно… — пробормотал он. — Порошок угольный… Деревяшка… Надо попробовать… Но Клюефф… он не любить новое…

— А мы тихонько, господин мастер, — подмигнул я. — На одной форме попробуем. Никто и не узнает. А если получится — вам же спасибо скажут.

Шульц задумался, потер подбородок. Видно было, что профессиональный интерес борется в нем со страхом перед местным начальством.

— Гут… — сказал он наконец. — Попробуем. Завтра. Приходи сюда после обеда. Тихонько.

Это была первая зацепка! Немецкий мастер, которому важен результат, готовый рискнуть.

Второй потенциальный союзник нашелся среди вояк. Молодой поручик артиллерии, Василий Орлов, принимал готовые пушки. Я пару раз видел, как он дотошно осматривал стволы, мерил калибр, собачился с коллегами из-за малейших косяков. Видно было, что парень шарит и службу свою тянет на совесть.

Как-то я застал его одного у лафета со свежепринятой пушкой. Он хмуро ковырялся в механизме наводки.

— Что, ваше благородие, не ладится? — спросил я, подойдя.

Орлов оглянулся. Лицо у него было молодое, энергичное, но уже какое-то задолбанное.

— Да вот, гляди, Смирнов, — он был одним из немногих, кто мою фамилию запомнил. — Винт подъемный криво нарезан, заедает. Воинам потом в бою каково будет? А этим — хоть трава не расти! Сдали — и ладно!

— Так винт-то поправить можно, ваше благородие, — сказал я. — Если его на станке том… ну, что цапфы точит, с Тулы… прогнать аккуратно, резьбу подправить. Ровнее будет ходить.

Поручик с интересом посмотрел на меня.

— На станке? А он возьмет такую работу?

— Возьмет, почему не взять. Там делов-то — оправку подобрать да резец нужный поставить. Я б мог попробовать, если разрешите…

Орлов задумался.

— А ну-ка, пойдем, покажешь свой станок. Да и винт этот захватим. Если и правда поправить сможешь — великое дело сделаешь!

Мы пошли к моему станку. Я показал поручику, как можно закрепить винт, как подобрать резец для правки резьбы. Объяснил, как добиться большей точности. Орлов слушал внимательно, задавал толковые вопросы. Сразу видно — не просто служака, а с инженерной жилкой мужик.

— А ведь и впрямь, толково придумано! — сказал он, когда я закончил. — И станок твой хоть и неказист, а дело делает. Жаль, что начальство наше косное, таким умельцам ходу не дает… А ты, Смирнов, я гляжу, не так прост, как кажешься. Голова