впадают в депрессию, истощаются, тупеют во имя ужасной божественности, которую нужно низвергнуть, – чувства.

Коридоры идиотских споров, скучный перечень упрёков, невозможность думать, самостоятельно творить. Необходимость пробираться вброд в будничном болоте грязной семейной экономии и банальных вульгарностей.

Если семья функционирует плохо, это – ад заговоров, ссор, предательств, обид, низостей, и у всех соответствующее желание бегства или восстания. Нож ревности между матерью и дочкой, элегантными и красивыми; дуэль скупости и растраты между отцом-консерватором и сыном-студентом. Всюду в Италии – грустный спектакль, в котором богатый эгоистичный отец навязывает нормальную, серьезную профессию сыну-поэту, художнику и так далее.

Если семья функционирует хорошо, это – ловушка чувства, могильный камень материнской нежности. Ежедневная школа страха. Физическая и моральная трусость перед любой простудой, любым поступком, любой новой идеей.

Семья, которая почти всегда создаётся для женщины, узаконивает куплю-продажу души и тела, превращается в низкий маскарад лицемерия либо в благоразумный фасад, за которым процветает легальная проституция, припудренная морализмом.

Всё это во имя Чувства – ужасной божественности, которую нужно низвергнуть.

Мы провозглашаем, что Чувство – типичная добродетель растений, сажания в землю и пускания корней. Оно становится пороком у животных и преступлением у людей, поскольку оно неизбежно сковывает динамизм и быструю эволюцию.

Сказать «моя женщина» значит произнести инфантильную глупость или проявить рабовладельческую низость. Женщина моя настолько, насколько я – её, на сегодня, в этот момент, на час, на месяц, на два года, согласно полёту её фантазии и силе моего животного магнетизма или интеллектуального превосходства.

Словами моя жена, мой муж семья чётко устанавливает закон супружеской неверности любой ценой и тайной проституции любой ценой. В ней рождается низкая школа лицемерия, предательства и подозрения.

Мы хотим разрушить не только земельную собственность, но также и собственность на женщину. Кто не умеет работать в поле, должен быть его лишён. Кто не умеет давать радость и силу женщине, не должен навязывать ей ни свои объятия, ни свою компанию.

Женщина принадлежит не мужчине, но будущему и развитию народа.

Мы хотим, чтобы женщина любила мужчину и отдавалась ему, пока он этого хочет; потом, не связанная ни договором, ни морализаторским судом, она произведёт на свет существо, которое общество должно будет воспитать физически и интеллектуально в соответствии с высоким понятием итальянской свободы.

Одного воспитателя достаточно, чтобы обеспечить присмотр и защиту без принуждения 100 детей в их начальном развитии, когда в первую очередь требуется воспитать их смелость, способность личного и как можно более быстрого решения физических проблем удержания равновесия и питания. Будет полностью отменена та атмосфера хныканья, хватания за юбку и бесконечного целования болячек, которая сопровождает сейчас раннее детство.

Наконец, будет отменено совместное воспитание мальчиков и девочек, которое приводит – в самом раннем возрасте – к губительной изнеженности мальчиков.

Дети мужского пола, на наш взгляд, должны развиваться отдельно от девочек, чтобы их первые игры были чисто мужскими, подвижными, воинственными, мускульными и неистово динамичными, без болезненной эмоциональности и женственной мягкости. Совместное проживание мальчиков и девочек всегда приводит к задержке в формировании характера мальчиков, которые как маленькие кавалеры или глупенькие рабы неизбежно испытывают очарование и повелительный соблазн маленькой женщины.

Наконец будет отменена подлая и глупая охота за партией тягостных матерей, которые таскают на балы и курорты своих дочерей на выданье, как тяжкий крест, который нужно установить на идиотскую Голгофу хорошего брака.

«Нужно пристроить её» — в кровать туберкулезника, под язык старику, под кулак неврастеника, между страниц словаря, как сухой лист, в могилу, в сейф или в сточную канаву, но нужно «пристроить».

Жестокое удушение сердца и чувств девственницы, которая неизбежно считает законную проституцию брака необходимым условием для обретения полусвободы в адюльтере и в отвоевании своего «я» через измену.

Обширное участие женщин в общественном труде, вызванное войной, породило типичный брачный гротеск: прежде муж либо обладал деньгами, либо их зарабатывал, теперь он их потерял и с трудом пытается заработать.

Его жена трудится и находит способ заработать в момент, когда жизнь исключительно подорожала.

Жена по необходимости самой своей работы всё меньше связана с домом, тогда как неработающий муж, наоборот, всю свою активность употребляет на нелепую заботу о домашнем порядке.

Полное переворачивание семьи, где муж стал бесполезной женщиной с мужским самоуправством, а жена удвоила своё человеческое и общественное значение.

Столкновение между двумя партнёрами, конфликт и поражение мужчины неизбежны.

Ф.Т. Маринетти

<25 мая 1919>

75. Против всех возвратов в живописи

Футуристский манифест

Футуризм, который начал ожесточённую борьбу против всех академий и против всех мелких и крупных посредственностей итальянской художественной жизни, футуризм, который открыл все свободы и всю смелость, действительно смог сдвинуть с основания сонную и меркантильную чувствительность и посредственное итальянское художественное сознание. Своими картинами футуризм вывел итальянскую живопись в первый ряд европейского живописного авангарда и тем самым создал одно из двух крупных художественных течений, которые до войны были ведущими и наиболее характерными в живописи европейского авангарда: футуризм и кубизм.

Это усилие в завоевании всех свобод и опрокидывании условностей, преграждавших пути искусству, сделало необходимым разрушение всех обыкновенных форм, всех общих мест, всех заурядных вкусов. Отсюда – непрерывные лихорадочные исследования разложения и деформации форм, взаимопроникновения планов, симультанности форм и ощущений, поиски пластического динамизма.

Поиски эти неоднократно приводили к чересчур черновому анализу самих форм, к слишком фрагментарным разложениям тел, чтобы передать с их помощью всё многообразие развития формы.

Этот анализ, сделавший возможным наиболее полное понимание форм в их чистой пластической сущности, уже исчерпан, и чувствуется необходимость более широкого, открытого и синтетического пластического видения.

Мы, футуристы, входим, таким образом, в период конструкционизма1, твёрдый и точный, потому что хотим дать синтез аналитической деформации со знанием и проникновением, достигнутыми посредством всех наших аналитических деформаций. И это также касается цвета, как и формы. Таким образом, в разложениях и в деформациях нужно систематически избегать анализа, который мы долгое время предписывали себе как необходимый.

Однако сейчас, когда мы и другие вместе с нами стремимся строить заново, мы видим, что вокруг нас идут не к новой и синтетической пластической конструкции, но наоборот ищут опору, поддержку и ложное мужество в чистом и простом возврате к уже слишком знакомым пластическим конструкциям древних. В этих имитациях, естественно, различные художники предлагают разные модели. Так мы видим, как некоторые кубисты во Франции имитируют Энгра, в Германии некоторые экспрессионисты имитируют Грюневальда (соперника Дюрера), а в Италии некоторые футуристы подражают Джотто.

Конечно, можно ожидать, что в этих имитациях мы мало-помалу увидим переделанной, с