— Я тебе сказал: заткни…

— Да он запоет как соловей, Леонард. Сдаст тебя с потрохами.

Леонард поднял пистолет и направил его на меня.

— Заткнись, или я сам тебя завалю. Прямо здесь и сейчас.

— Ладно, — сказал я. — Только вот еще что, Леонард…

— Я тебе не Леонард!

Он опустил пистолет и снова закрыл глаза ладонями.

— Вот еще что. И учти, я тебе лапшу на уши не вешаю. У меня есть очень, очень серьезные друзья. В том смысле, что тебе придется молиться, чтобы первыми тебя сцапали копы.

Он поднял голову.

— Думаешь, я боюсь твоих друзей?

— Думаю, что начинаешь бояться. И это очень умный ход, Леонард. Ты когда-нибудь сидел?

Он покачал головой.

— Брешешь. Сидел. Я таких, как ты, насквозь вижу. И работал ты не один, а с братвой. Промышляли где-нибудь на Северном берегу, а?

Он сказал:

— Иди в жопу! Не старайся, не запугаешь! У меня, мать твою, черный пояс. Я седьмой…

— Ты можешь быть хоть плодом запретной любви Брюса Ли и Джеки Чана, Леонард. Но Бубба Роговски с корешами все равно тебя с говном съедят.

Услышав имя Буббы, Леонард снова схватил пистолет. На меня он его не направлял, просто схватил.

Сверху слышался торопливый шум шагов — Коди взад-вперед носился по спальне.

Леонард судорожно выдохнул.

— Бубба Роговски, — хрипло прошептал он. Прочистил горло и добавил: — Никогда о таком не слыхал.

— Ну да, Леонард, конечно.

Леонард посмотрел сначала на пистолет в своей руке, а затем на меня.

— Серьезно, я…

— Леонард, помнишь, как Дубину Мортона замочили? Наверняка помнишь. Он как раз на Северном берегу тусовался.

Леонард кивнул, и левая щека у него дернулась в нервном тике.

Я сказал:

— Слышал, кто его замочил? Я почему спрашиваю? Это было одно из самых громких дел. Говорят, череп Мортона был похож на помидор после взрыва динамита. Говорят, его по зубам опознавали. И еще говорят…

Леонард сказал:

— Ладно, ладно, черт.

В спальне наверху Коди с грохотом выдвинул ящик и закричал: «Эврика!»

Я поборол в себе паническое желание оглянуться через плечо или посмотреть на потолок. Когда я заговорил, мой голос звучал спокойно и мягко:

— Рви когти, Леонард. Бери пистолет и чеши отсюда. Не теряй ни минуты.

— Я…

— Леонард, — прошипел я. — Или копы, или Бубба Роговски, но кто-то тебя за это прижмет. Ты и сам понимаешь, что Коди тебе не защитник. Балду гонять у тебя времени больше нет. Или ты с Коди до конца, или ты валишь.

Леонард сказал:

— Слушай, я тебя убивать не хочу. Я просто…

— Тогда вали, — сказал я ласково. — Не раздумывай. Просто вали.

Леонард встал, оперся потной ладонью о плаху и несколько раз глубоко вздохнул.

Я распрямил спину и начал подниматься. Едва я встал в полный рост, как голова у меня закружилась.

— Возьми пушку, — сказал я, — и дуй отсюда.

Леонард посмотрел на меня. Лицо его напоминало маску глупости, страха и растерянности.

Я кивнул.

Он вытер губы ладонью.

Я смотрел на него.

А затем кивнул Леонард.

Я поборол искушение издать вздох облегчения размером с гору.

Он прошел мимо меня и открыл стеклянную дверь, выходящую на задний двор. Он шел не оглядываясь. Выскользнув наружу, он подобрался и что было мочи рванул через двор.

С одним разобрался, подумал я, тряся головой и стараясь прийти в себя.

Я услышал шаги. Коди приближался к лестнице.

Остался еще один.

Я сделал несколько быстрых приседаний, чтобы разогнать кровь в затекших ногах. Дышать я старался как можно глубже.

Судя по звуку шагов, Коди начал спускаться с лестницы.

Прижимаясь к стене, я медленно подкрался к кухонному дверному проему.

Дойдя до нижней ступеньки, Коди снова крикнул:

— Эврика!

Добежал до кухни, но тут споткнулся о мою вытянутую ногу и рухнул на барный стул, откуда свалился на пол, ударившись правым плечом и бедром. В падении он выпустил из рук стопку разноцветных листков.

Не помню, чтобы за всю свою жизнь я кого-нибудь бил ногами так яростно, как Коди. Я пинал его по ребрам не разбирая, колошматил по яйцам, животу, спине и башке. Я топтал его колени, голени, плечи. Раздался хруст сломанной лодыжки. Коди уткнулся лицом в пол и заорал.

— Где у тебя ножи? — спросил я.

— Лодыжка! Ты сломал мне лодыжку, сволочь!

Я вмазал ему ногой по виску, и он снова закричал.

— Где ножи? Говори, пока вторую не сломал.

Я вспомнил, как он тыкал пистолетом мне в лицо, вспомнил, как заблестели его глаза, когда он решил лишить меня жизни, и еще раз саданул ему по ребрам.

— В верхнем ящике… В столе…

Я обошел вокруг плахи и, встав спиной к ящику, выдвинул его связанными руками. Нашарив первый же нож, я порезал пальцы, но потом на ощупь добрался до рукоятки и вытащил его из ящика.

Коди поднялся на колени.

Я подошел к нему и, нависая над ним, принялся перепиливать веревки.

— Лежи где лежишь, Коди.

Коди повернулся на бок и подтянул колено к груди. Коснулся рукой лодыжки, зашипел сквозь зубы и перекатился на спину.

Я орудовал ножом, чувствуя, как лезвие понемногу рассекает волокна и мои запястья постепенно освобождаются. Пока я пилил, Коди корчился на полу.

Но вот бечевка лопнула. Я сбросил путы.

Нож я положил на стол и целую минуту вращал руками, восстанавливая кровообращение в онемевших кистях.

Я взглянул на Коди. Он лежал, держа лодыжку на весу и ухватившись за колено, и громко стонал. Меня охватило знакомое чувство изнеможения, в последнее время посещавшее меня слишком часто. К нему примешивалось еще и чувство горечи, засевшее где-то в костях, как заблудший лимфоцит. Чем я занимаюсь и в кого превратился…

В юности, помнится, я надеялся стать кем-то другим. Что у меня за жизнь? Разбираться с леонардами и коди фальками, вламываться в чужие дома, бить морды и ломать лодыжки их хозяевам, пусть даже они этого заслуживают.

Коди дышал с присвистом. Шок прошел, и на него обрушилась боль.

Я переступил через него и собрал с пола разлетевшиеся листки. Их было десять. Каждый написан девчачьим почерком и адресован Коди.